Вторая глава сильно напомнило вот это: Часть первая. Приход 0 Стены здесь были деревянными, но под некрашеными сосновыми плашками лежал свинец. Только дерево — пол из дубового паркета, стены из сосны, глубокое, но жесткое кресло, маленький круглый столик. На столе — открытая тетрадь, пара остро отточенных карандашей, три свечи в грубо вырезанном из капа подсвечнике. Вошедший в комнату мужчина плотно затворил дверь и сел за стол. Взял карандаш, поднес к глазам, так, чтобы кончик грифеля заслонил пламя свечи. Придирчиво изучил заточку, потом пододвинул тетрадь поближе. Под последней записью, корявой, небрежной, «Дежурство сдал. Пятое октября, шесть часов вечера.» аккуратно написал: «Заступил на дежурство. Пятое октября, приблизительно шесть часов вечера». Часов у него, конечно, не было. Армейских бюрократов это всегда приводило в ярость. Но спорить с эсперами они не решались. Себе дороже. Откинувшись на высокую твердую спинку, он смотрел на пляшущие язычки пламени. Смотрел, постепенно расслабляясь, позволяя огоньку свечи заполнять весь мир. Дрожащее пламя вокруг, он в центре. Дежурство принял… Если открыть дверь, единственную, ведущую из деревянной комнаты, то взгляду открывался длинный, полутемный коридор. Лишь в конце его тускло светил матовый плафон, как бы отмечая границу, за которой вновь начинался двадцатый век. Шесть таких коридоров сходились в маленьком зале, где было два лифта, наглухо закупоренная аварийная лестничная шахта, вентиляционный штрек и потертый, обитый жестью стол. За столом молодой капитан в форме внутренних войск перелистывал ветхий номер «Андрея», забытый здесь невесть кем и невесть когда. К внутренним войскам он имел столько же отношения, сколько и к железнодорожным. Объект «пси» когда-то подчинялся ГРУ, но последние десять лет был выделен в особую единицу, подотчетную непосредственно президенту. Пройдя мимо скучающего капитана, в очередной раз знакомящегося с историей российской эротики, можно было вызвать лифт. Самая обычная красная пластиковая кнопка, как и положено, находилась на стене возле раздвижных дверей. Еще одна кнопка, подтверждающая вызов лифта, маленькая и неприметная, была вмонтирована в стол. Кроме того, во время трехминутного движения к поверхности капитан должен был позвонить по телефону и подтвердить, что в лифте «свои». Этот странный порядок выхода появился в шестьдесят девятом году (коридоров тогда было только три, а телефон на столе был армейский, железный), после того, как один из эсперов задушил дежурного, забрал его пистолет, поднялся наверх, перестрелял охрану и в течении двух часов делал что-то со стационарной армейской радиостанцией. Караульный взвод уложил сумасшедшего без особого труда и дальнейших потерь. Но трехлетняя работа одного из сибирских «ящиков» так и не дала ответа на главный вопрос: что делал эспер, зоолог по образованию, с радиостанцией, почему хиленькие кремниевые транзисторы не перегорают при напряжении двести семьдесят вольт, откуда это напряжение берется, и куда уходит с антенны, закрученной в виде раковины каури. Теперь любой последователь бедного зоолога встретил бы наверху, в «приемной», не только хорошо вооруженную охрану, но и простенькое устройство, при звуке выстрелов или громких криках запирающее двери и наполняющее помещение слезоточивым газом. Если же все было в порядке, то, поднявшись по лестнице из «приемной» — огромного и тоже подземного комплекса, можно было через подвал войти в здание Института средств наглядной агитации — режимного предприятия, призванного повышать моральный дух бойцов когда-то советской, а ныне российской армии. Из Института, уже без особых проблем, можно было попасть на старую улочку в центре Москвы. Руководство объекта «пси» тихо гордилось двумя вещами: тем, что ни одна иностранная держава не знает о его существовании, и тем, что нигде, даже в Штатах, по данным разведки, подобного объекта нет. Мужчина, сидящий сейчас в деревянной комнате, был одним из эсперов «пси». Насколько он мог судить, их группа насчитывала почти четыре десятка человек, с тремя другими эсперами он даже был знаком. Приложив некоторые усилия, он мог узнать точную цифру, но работа в «пси» давно приучила его не стремиться к излишним знаниям. Через два дня на третий он приходил в Институт средств наглядной агитации, предъявлял пропуск, спускался на минус первый этаж, предъявлял другой пропуск, затем произносил в микрофон стихотворную строфу, которая была паролем этого месяца. Однажды, слегка охрипнув, он продекламировал бессмертную фразу о дяде, который был честных правил, но не в шутку занемог. Пролежав полчаса под дулом автомата на бетонном полу, эспер едва не повторил его судьбу. Уже несколько лет в «пси» собирались установить систему идентификации по сетчатке глаза, но пока дальше разговоров дело не шло. Возможно, потому, что польза «пси» всегда была под вопросом у руководства. Когда-то мужчина работал во втором коридоре подземного центра. Отсиживая по двенадцать часов в почти такой же комнате, он занимался очень странным делом: размышлял, не запущены ли американские или китайские ядерные ракеты в сторону России? Однажды он почувствовал — болезненно ясно, почти увидел, как из льдистой серой воды выпрыгивают титановые туши «Поларисов», зависают, танцуя на огненном столбе, и медленно отправляются в свой последний путь. Глотая ставший колючим воздух он выбежал из комнаты. ПАРАГРАФ ПЕРВЫЙ: В СЛУЧАЕ ПРЕДВИДЕНИЯ… и заорал на дежурного за обитым жестью столом, А ЕСЛИ ОШИБКА? ЕСЛИ БЫ ОШИБКА… ТОЛЬКО БЫ ОШИБКА… спеша успеть, хотя что можно было сделать, если он увидел случившееся? Дежурный, вылавливая телефонную трубку, медленно бледнел. И вдруг эспер почувствовал, как его отпускает, РАКЕТЫ УЖЕ НЕ ВЫПРЫГИВАЛИ ИЗ ВОДЫ, ЗАТО НА РЕБРИСТОМ СТАЛЬНОМ ПОЛУ ЛЕЖАЛ ПОЖИЛОЙ МУЖЧИНА В ЧУЖОЙ ВОЕННОЙ ФОРМЕ, И КРОВЬ ТЕКЛА ИЗ ПУЛЕВОГО ОТВЕРСТИЯ В ВИСКЕ как будущее, не успев случиться, становится лишь возможным. Потом его отпаивали коньяком, а поднятые с постелей коллеги пытались прощупать еще хоть что-то. Почти месяц он ходил, ожидая решения руководства о своей профпригодности. Это был очень долгий месяц, пока разведка вылавливала крохи сверхсекретной информации о сошедшем с ума американском адмирале… Эспера повысили в звании, отправили с семьей в санаторий и премировали — очень крупной суммой. Работать в группе предупреждения ракетного нападения он после этого не смог. Уж слишком четко помнились серые конусы обтекателей, выныривающие из вспененной воды. Ему предлагали перейти в группу предупреждения промышленных катастроф ДА, ЧЕРНОБЫЛЬ РЕБЯТА НЕ УВИДЕЛИ, НО ЧЕРНОБЫЛЬ ДОЛЖЕН БЫЛ БЫТЬ ЛИШЬ ТРЕТЬИМ В РЯДУ АТОМНЫХ АВАРИЙ или в группу социальных конфликтов. Но он выбрал самый новый сектор — «пси», группу общепланетарных опасностей. Какие опасности они должны были предугадывать — никогда четко не формулировалось. Как говорил один из эсперов — от землетрясения на Тайване до угасания солнца… Но пока, за два года работы, никаких предупреждений отдел выдать не смог. Устроившись поудобнее — дежурство будет длиться шесть часов, эспер уже не в первый раз подумал о том, что отдел «общепланетарных опасностей» был даже не данью политической моде, как он решил вначале — какие, к черту, общечеловеческие ценности в их организации? а просто синекурой для отработавших эсперов. Те, кто, подобно ему, переживали яркий «прокол реальности», нормально функционировать уже не могли. Психика подводила, то подкидывая ложные предвидения, сотканные из воспоминаний, то старательно не замечая настоящих опасностей. Но пенсии у эсперов не существовало. Вывести людей из штата, но сохранить при этом охрану и наблюдение за ними в полном объеме — этого не тянул даже бюджет «пси». Вот и был изобретен новый сектор, безобидный и непритязательный. Одна свеча догорала. Мужчина затушил фитилек — легкая струйка дыма уплыла в вытяжную решетку, пошарил в столе в поисках новой свечи. Никто не знал, почему электрическое освещение, металл, пластмасса гасили экстрасенсорные способности. Это было принято как аксиома, и… ТЯЖЕСТЬ В ВИСКАХ помещения эсперов оборудованы… ПЛАМЯ, ПЛАМЯ ПЕРЕД ГЛАЗАМИ, ОГОНЕК НА СВЕЧЕ ВЫРОС В ЦЕЛЫЙ ФАКЕЛ, ЧТО СО МНОЙ? Что со мной? ПРОКОЛ Он вдруг увидел — увидел так ясно, что знаменитый, снискавший ему славу прокол с «Поларисами» стал лишь бледной акварелью на фоне многоцветного пейзажа. Он увидел лица — только лица. Шестеро… И за ними — смерть. Мужчина не успел выйти из-за стола, повалился лицом в теплый воск потушенного огарка. Остановилось сердце — просто сжалось, и не захотело разжиматься. Словно решило — хватит. Боли не было. Эспер сползал на пол, а перед глазами мелькали картины — будущее, за которым он был поставлен надзирать, которое должен был предотвратить. Даже умирая, в те секунды, пока лишенный кислорода мозг продолжал жить, он пытался понять, что же наполнило его этим запредельным ужасом, имя которому — смерть. Он понял. И умер с сознанием человека, которому повезло, который — пусть и дорогой ценой — успел спастись. Анатолий Владимирович Шестаков, подполковник, никогда не одевавший формы, тридцатисемилетний эспер, которого по традиции «пси» никогда не звали по имени, лежал в деревянной комнате глубоко под московскими улицами и улыбался. Догорела вторая свеча, и сумрак раздвинул стены, делая комнату просторной и торжественной. Потом, замигав, сжался в искру фитилек третьей свечи. И наступил мрак, в котором не было ни размеров, ни времени, ни страха.
