Если война между ...

[relaxer]

если не ошибаюсь, он же отрицает Холокост.

Добавлено спустя 2 минуты 1 секунду:

понятия не имею прав ли Юрген Граф, но оснований сомневаться в немецких цифрах ты не привел.

[Clondike]

relaxer

Вы правы, это главное направление школы ревизионизма.

Основания сомневаться в офиц.данных я привел - давление американцев.

[relaxer]

а доказать?

[petrovna]

примем как аксиому!

[dmitry03]

а доказать?

Вот ключ ко всему. Давайте приводя цифры, описание событий ссылаться на источники. И тогда это будет нормальная дискуссия, а не кормежка троля.

По поводу Кристи и его танка в СССР

http://www.battlefield.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=19&Itemid=50 достаточно подробно с указанием источников.

http://www.geocities.com/firefly1002000/chrisindex.html на английском.

Кстати ни где не нашел, что танк Кристи, проданный в СССР, изначально предназначался для зачистки мирного населения. Relaxer - ссылку на источник, пожалуйста. Везде в качестве причины отказа ВС США от танка указывается чрезвычайная дороговизна танка.

Кажется мне relaxer начитался Суворова "Ледокол" и шпарит данными оттуда, если так советую про "украденный танк" почитать здесь Василий Чобиток. Глава «Кое-что о волшебных танках» из книги «Неправда Виктора Суворова»http://navy.ru/publications/books/new/tank1.htm.

[relaxer]

относительно первой ссылки: текст противоречит сам себе. по остальным ссылкам такой же бардак?

[dmitry03]

А можно точно указать что чему противоречит?

[relaxer]

чуть позже.

[petrovna]

ИЗМЕНЕНИЕ В СТРУКТУРЕ ВОЙНЫ

Согласно нашей концепции, так называемые мировые войны, будь то Первая, Вторая или же те, что мы называем Третьей и Четвертой, обладают многими постоянными характеристиками.

Одна из таких характеристик — это завоевание территорий и их реорганизация. Если вы посмотрите на карту мира, то увидите, что после окончания любой из мировых войн в мире происходили не только территориальные изменения, но и перемены в обустройстве этих территорий. После Первой мировой войны возникла одна карта мира, а после Второй мировой — другая.

В результате окончания того, что мы решаемся назвать Третьей мировой войной, а другие называют «холодной войной», тоже состоялось завоевание и последующая реорганизация территорий. Это произошло в конце 80-х и совпало с распадом социалистического лагеря, возглавлявшегося Советским Союзом. И с началом 90-х, начало вырисовываться то, что мы называем Четвертой мировой войной.

Другая отличительная черта — это уничтожение противника. В случае Второй мировой войны это был нацизм, а Третьей — все, что было известно как СССР и социалистический лагерь, противостоявший капиталистическому миру.

Третья отличительная черта — это управление завоеванным. В момент, когда территории завоеваны, необходимо начать управлять ими так, чтобы это было выгодно победителю. Мы часто используем термин «завоевание», потому что являемся экспертами в этом деле. Государства, которые раньше назывались национальными, всегда стремились к завоеванию коренных народов. Несмотря на эти постоянные черты, существует ряд переменных, изменяющихся от одной войны к другой — стратегия, участники, то есть стороны, применяемое ими вооружение, и, наконец, тактика. Несмотря на постоянное изменение тактики, она всегда проявляется, и для понимания сути той или иной войны ее можно изучать.

Третья мировая, или «холодная», война занимает период с 1946 года (или, если угодно, с бомбы, сброшенной на Хиросиму в 1945 году) до 1985–1990 годов. Это была большая мировая война, состоявшая из множества войн локальных. И, как все остальные, она закончилась завоеванием территорий и уничтожением противника. Следующий шаг — переход к управлению завоеванным и реорганизация территорий. В этой войне были следующие участники: во-первых, две сверхдержавы — Соединенные Штаты и Советский Союз со своими сателлитами; во-вторых, большинство европейских государств; в-третьих, Латинская Америка, Африка и часть Азии и Океании. Страны периферии вращались вокруг США или СССР, согласно тому, что их больше устраивало. За сверхдержавами и странами периферии находились зрители и жертвы, то есть остальной мир. Борьба между сверхдержавами не всегда происходила напрямую. Часто она осуществлялась посредством других стран. Тогда как крупные промышленно развитые государства присоединялись к тому или иному блоку, остальные страны и их население выступали в качестве зрителей или жертв. Основными характеристиками этой войны было: первое — гонка вооружений, второе — локальные войны. Обладавшие ядерным оружием сверхдержавы соревновались между собой в том, сколько раз они могут уничтожить мир. Способом давления на противника была демонстрация превосходящей его силы. И в то же время в разных местах планеты развязывались локальные войны, за которыми стояли сверхдержавы.

Как всем нам известно, результатом оказались поражение и распад СССР и победа США, вокруг которых сегодня объединено подавляющее большинство стран. Именно в этот момент начинается то, что мы называем Четвертой мировой войной. И здесь возникает одна проблема. Результатом предыдущей войны должен был стать монополярный мир — одна страна должна доминировать над всеми остальными, в мире, где у нее нет противников, — но для того, чтобы это стало реальностью, монополярный мир должен осуществить то, что известно как «глобализация». Представьте себе мир как большую завоеванную территорию, где противник уничтожен. Этим новым миром необходимо управлять, поэтому он должен быть глобализирован. Поэтому происходит обращение к информатике, которая в истории развития человечества столь же важна, как когда-то изобретение паровой машины. Информатика позволяет находиться в любом из мест одновременно, теперь больше нет границ, ни временнЫх, ни территориальных преград. Благодаря информатике начинается процесс глобализации. Стираются разделения, различия, национальные государства — и мир превращается в то, что довольно точно называют мировой деревней.

Концепцию, которая дает основания для глобализации, мы называем «неолиберализмом». Это новая религия, которая позволит, чтобы этот процесс был доведен до конца. В Четвертой мировой войне опять завоевывают территории, уничтожают противника и управляют уже захваченными землями.

Вопрос в том, какие территории необходимо завоевывать и кто является противником. Поскольку предыдущий противник уже исчез, мы утверждаем, что нынешним противником является человечество. Четвертая мировая война уничтожает человечество по мере того, как глобализация становится универсализацией рынка. Все человеческое, что возникает на пути рыночной логики, объявляется враждебным и подлежит уничтожению. В этом смысле все мы являемся противником, который должен быть побежден: индейцы, не индейцы, наблюдатели за соблюдением прав человека, учителя, интеллектуалы, артисты. Любой, считающий себя свободным и таковым не являющийся.

В этой Четвертой мировой войне применяется то, что мы называем «разрушением». Территории разрушаются и освобождаются от людей. Во время войны территорию противника необходимо разрушить, превратить в пустыню. Но не просто из страсти к разрушению, а для того чтобы потом восстановить и заново упорядочить. В чем состоит основная проблема глобализации монополярного мира? В национальных государствах, сопротивлениях, культурах, формах взаимоотношений внутри каждого из народов, во всем том, что делает их разными. Разве может эта деревня стать мировой и весь мир одинаковым, если все такие разные? Когда мы говорим о необходимости разрушить и опустошить национальные государства, это не обязательно означает физическое уничтожение людей, но обязательно — это уничтожение различных форм человеческих взаимоотношений. После разрушения необходимо восстановление. Восстановить территории и отвести на них людям место, которое определят законы рынка, — именно к этому ведет глобализация.

Первое препятствие — это национальные государства: необходимо напасть на них и разрушить. Нужно уничтожить все, что делает государство «национальным», — язык, культуру, экономику, политическую структуру и социальную ткань. Национальные языки больше не нужны, необходимо их ликвидировать и утвердить новый язык. Вопреки тому, что можно подумать, этот язык — не английский, этот язык — информатика. Надо свести к одному все языки, перевести их на язык информатики, даже если этот язык — английский. Все культурные аспекты, делающие француза французом, итальянца — итальянцем, датчанина — датчанином, мексиканца — мексиканцем должны быть разрушены, потому что это барьеры, мешающие доступу к глобализированному рынку. Вопрос уже не в том, как создать один рынок для французов, а другой — для англичан или для итальянцев. Нужно создать один-единственный рынок, где один и тот же человек сможет потреблять один и тот же продукт в любой части мира и где этот человек будет вести себя как гражданин мира, а не как гражданин национального государства.

Это значит, что с этим процессом сталкивается история культур, которая является в Четвертой мировой войне противником. Особенно серьезно это для Европы, где проживают народы с очень давними традициями. Французская, итальянская, английская, немецкая, испанская и прочие культурные логики — все, что не может быть изложено в терминах информатики и рынка, — являются для глобализации препятствиями. Товары будут теперь циркулировать по информационным каналам, и все остальное должно быть или убрано, или отложено в сторону. Национальные государства обладали собственной экономической структурой и тем, что называлось «национальной буржуазией», — капиталистами, проживавшими в своей стране и там же получавшими свою прибыль. Так продолжаться больше не может: если вопросы экономики решаются на мировом уровне, экономическая политика любого национального государства, которое попытается защитить интересы своих национальных капиталов, будет объявлена врагом. Договор о свободной торговле и то, что привело к Европейскому Союзу и евро, — все это симптомы глобализации экономики, хотя, как это происходит с Европой, речь вначале заходит лишь о региональной глобализации. Национальные государства пытаются выстраивать свои политические взаимоотношения, но политические взаимоотношения теперь уже не годятся. Я не определяю их как плохие или хорошие: дело в том, что эти политические взаимоотношения являются препятствием для действия рыночных законов.

Национальный политический класс уже стар и должен быть заменен. Напрягите вашу память и попытайтесь припомнить имя хотя бы одного сегодняшнего крупного европейского государственного деятеля. Скорее всего, вам это не удастся. Главные персонажи Европы евро — это такие личности, как банкир, президент Бундесбанка. То, что он скажет, предопределит политику президентов и премьер-министров разных стран Европы.

И если социальная ткань сейчас разорвана, былые отношения взаимопомощи, делавшие возможным сосуществование внутри национальных государств, сегодня тоже рвутся. Это питает различные кампании, направленные против гомосексуалистов и лесбиянок, против мигрантов, различные кампании ксенофобии. Все, что раньше находилось в определенном равновесии, разлетается вдребезги в момент, когда война атакует национальное государство и превращает его в нечто совершенно другое.

Речь идет о сведении всех к общему знаменателю, о превращении всех нас в существа совершенно одинаковые и об утверждении в мире только одного образа жизни. Главным развлечением при этом должна стать информатика: информатика должна стать работой, главной человеческой ценностью должно стать количество кредитных карточек, а также покупательная и производительная способность. В случае с преподавателями это очень просто. Уже неважно, у кого больше знаний и опыта, сейчас главное — кто проводит больше исследований, от этого зависят зарплаты, социальная защита и место в университете.

Все это тесно связано с североамериканской моделью. Тем не менее, Четвертая мировая война приводит к противоположному эффекту, называемому нами «расщеплением». Парадоксальным образом мир не превращается в единое целое, а наоборот, раскалывается на множество частей. Несмотря на то что, как предполагается, граждане мира должны становиться все более похожими друг на друга, из существующих ныне различий возникают все новые и новые — гомосексуалисты и лесбиянки, молодежь, мигранты. Национальные государства действуют как одно большое государство-земля-акционерное общество, дробящее нас на множество осколков.

Если вы посмотрите на карту мира этого периода — периода окончания Третьей мировой войны — и проанализируете историю последних восьми лет, вы увидите, что произошел значительный передел мира, особенно в Европе, но не только там. Там, где раньше была одна страна — сейчас их стало много, и карта мира продолжает дробиться. Таков парадоксальный результат Четвертой мировой войны. Вместо глобализации мир раскалывается и вместо того, чтобы под действием этого механизма все жители мира становились все более одинаковы и подчиненными ему, между ними возникает все больше и больше различий. Глобализация и неолиберализм превращают мир в архипелаг. И этому необходимо навязать рыночную логику, подвести все под общий знаменатель. Это мы называем «финансовой бомбой».

Одновременно с возникновением людей, отличных от других, умножаются различия. У каждого молодого человека — своя любимая группа, свои понятия о жизни, например, в каждой стране есть панки и скинхеды. Сейчас отличные не только отличны, но и множат свои различия и ищут собственную идентичность. Очевидно, что Четвертая мировая война не предлагает им зеркало, где они могут увидеть, что объединяет их с остальным человечеством, напротив — им предлагается разбитое зеркало. Каждый выбирает доставшийся ему осколок и с ним — свое поведение в жизни. Пока власть чувствует, что в ее руках — контроль над архипелагом, над людьми, не над территориями, — она за себя спокойна.

Мир разлетается на множество осколков, больших и маленьких. Уже не существует континентов в том смысле, что кто-то чувствует себя европейцем, африканцем или американцем. То, что предлагает глобализация неолиберализма, — это сеть, сплетенная финансовым капиталом или, если угодно, финансовой властью. Если в одном ее узле — кризис, его эффект будет амортизирован остальной ее частью. Если в одной из стран существует определенный уровень благополучия, его эффект не распространится на остальные страны. Таким образом, эта сеть не действенна, все то, что нам об этом говорили — ложь мирового масштаба, речь, столько раз повторенная лидерами Латинской Америки, будь то Менем, Фухимори, Седильо или другие руководители соответствующих моральных качеств. В действительности оказывается, что сеть эта сделала национальные государства гораздо более уязвимыми. Сейчас она заканчивает их уничтожение, и на этот раз — за счет внутренних эффектов. И любые усилия любой из cтран по достижению внутреннего равновесия и поиск собственного пути для своего народа оказываются тщетными. Все зависит от того, что произойдет в японском банке, от того, как поведет себя русская мафия или спекулянт в Сиднее. Так или иначе, национальные государства не могут спастись, приговор им окончателен и обжалованию не подлежит. Когда национальное государство соглашается на вступление в эту сеть — потому что нет другого выхода, его к этому вынуждают, хочет оно того или нет, — оно подписывает собственный свидетельство о смерти.

В результате мировой рынок стремится к одному — к превращению всех этих островов не в страны, а в свои торговые центры. Можно попасть из одной страны в другую и увидеть везде одни и те же продукты, уже нет никакой разницы. В Париже и в Сан-Кристобале-де-Лас-Касас можно потреблять одно и то же; находясь в Сан-Кристобале-де-Лас-Касас, можно в то же время быть и в Париже и узнавать одни и те же новости. Это — конец национальных государств. И не только их — это конец людей, из которых состоят эти государства. Единственное, что важно, — это закон рынка; именно он определяет, что если ты производишь столько-то — то стоишь столько-то, а если потребляешь столько-то — то стоишь столько-то. Достоинство, сопротивление, солидарность — помехи. Все, что мешает превращению человека в машину по производству и покупке товаров, — это враг, который должен быть уничтожен. Поэтому мы говорим, что противником в Четвертой мировой войне является весь род человеческий. Не уничтожая его физически, она уничтожает в нем все человеческое.

Но, как это ни парадоксально, с разрушением национальных государств достоинство, сопротивление и солидарность возникают вновь и вновь. И нет уз более сильных и прочных, чем те, что существуют между группами отличных от других — между гомосексуалистами, лесбиянками, молодежью и мигрантами. Поэтому эта война ведется и против на тех, кто отличается. Именно в этом — причины мощных расистских кампаний в Европе и Соединенных Штатах против тех, у кого смуглая кожа, тех, кто говорит на другом языке или принадлежит к другой культуре. В том, что остается от национальных государств, ксенофобия культивируется в виде угроз вроде: «Эти турецкие мигранты хотят отобрать у тебя работу», «Эти мексиканские мигранты приехали к нам, чтобы насиловать, воровать и распространять среди нас свои дурные привычки». Национальные государства или то немногое, что от них остается, поручают новым гражданам мира миссию избавления от мигрантов. И потому процветают такие группы, как Ку-Клукс-Клан, и к власти приходят персонажи такой выдающейся порядочности, как Берлускони. Все они привносят свой вклад в кампанию ксенофобии. Ненависть к другим, преследования всех, отличных от остальных, становятся мировым явлением. Перед лицом этой агрессии различия множатся и укрепляются. Я не хочу квалифицировать это как что-то хорошее или плохое, но сегодня это так.

ВОЙНА ВЕДЕТСЯ НЕ ТОЛЬКО ОРУЖИЕМ

В чисто военном отношении у Третьей мировой войны была своя логика. В первую очередь эта война была конвенциональной, строившейся на том, что каждая сторона выставляет своих солдат, они сражаются и выживший побеждает. Это происходило на одной специально отведенной для этого территории, которой, в случае сил Организации Североатлантического альянса, НАТО, и сил Варшавского договора, была Европа. С началом этой конвенциональной, то есть ведущейся между армиями, войны была начата и гонка вооружений.

Рассмотрим некоторые детали. Это (показывает винтовку) — полуавтоматическое оружие, называется оно АР-15, автоматическая винтовка. Ее создали для войны во Вьетнаме, и разобрать ее можно очень быстро (разбирает ее) — раз, и готово. Когда ее сделали, североамериканцы думали о сценарии конвенциональной войны, то есть о столкновении крупных воинских контингентов. «Отправим много солдат, бросим их в бой и кто-нибудь да останется.» В то же время, Варшавский договор разрабатывал автомат Калашникова, известный больше, как АК-47, оружие с большой огневой мощью на коротких дистанциях, до 400 метров. Советская концепция подразумевала волновые атаки войск: сначала выдвигалась и открывала огонь первая линия, и если она гибла, в бой вступали вторая и третья. Побеждал тот, у кого больше солдат. Тогда североамериканцы пришли к выводу, что старый «Гаранд» времен Второй мировой войны им уже не годится, а нужно оружие с большой огневой мощью для коротких дистанций. Так они разработали АР-15 и испытали ее во Вьетнаме. Но она себя не оправдала. Когда их атаковал «Вьетконг», механизм не закрывался и вместо выстрела винтовка просто щелкала. Но это был не фотоаппарат, а оружие. Потом они попытались решить эту проблему с помощью модели М-16А1. Здесь загвоздка заключалась в том, что в этой винтовке используются два вида патронов. Один, гражданский, сечением в 2,223 дюйма — их можно купить в любом магазине Соединенных Штатов. И другой — 5,56-миллиметровый, находящийся исключительно на вооружении сил НАТО. Эта пуля очень эффективна, и у нее есть одна хитрость. Целью войны является нанесение противнику потерь, а не убийство его солдат, потому что потерей в армии считается просто вывод солдата из строя, когда он уже не может воевать. Женевская конвенция — договор с целью гуманизации войны — запрещает разрывные пули, потому что когда они попадают в цель, они гораздо более разрушительны и смертельны, чем обычные пули с твердым сердечником.

«Поскольку цель в повышении числа раненых и понижении убитых, — сказали в Женеве, — запретим разрывные пули». Попадение пули с твердым сердечником выводит тебя из строя, ты являешься потерей, но если только пуля не поражает жизненно важный центр, тебя не убивает. Для выполнения Женевской конвенции и осуществления своей хитрости североамериканцы создали пулю с мягким сердечником, которая, входя в человеческое тело, надламывается и начинает вращаться. Входное отверстие одного размера, а выходное — намного больше. Эта пуля намного хуже разрывной и не нарушает договоров. Тем не менее, если она попадает тебе в руку — ты остаешься без руки. Пуля 162 может пробить тебя насквозь, но только ранит, эта же разрывает тебя на куски. И, как бы случайно, мексиканское правительство только что купило 16 тысяч таких пуль.

То есть для каждого конкретного сценария создавалось соответствующее оружие. Предположим, что ядерное оружие использовать не хотели. Что же использовали? Большие количества солдат против больших количеств солдат. Так были созданы доктрины конвенциональной войны НАТО и Варшавского договора.

Второй возможностью была ограниченная ядерная война, война с использованием ядерного оружия, но только в определенных местах. Между двумя сверхдержавами существовала договоренность не атаковать друг друга на собственных территориях, а вести войну исключительно на территории нейтральной. Излишне говорить, что этой территорией была Европа. Именно там должны были падать бомбы, а там уж было бы видно, кто останется в живых в Европе Западной и в той, что называлась Восточной.

И последней возможностью Третьей мировой войны была всеобщая ядерная война, оказавшаяся большим бизнесом, бизнесом века. Логика ядерной войны заключалась в том, что в ней не могло быть победителя, неважно, кто начинал; как бы он ни начинал, другой обязательно успел бы ответить. Взаимное разрушение было гарантировано, и с самого начала стороны просто отказались от такой возможности. Этот вариант превратился в то, что в терминах военной дипломатии стало называться «политикой сдерживания».

Для того чтобы Советы не использовали против них свое ядерное оружие, североамериканцы создали много собственного ядерного оружия, и чтобы североамериканцы не использовали это ядерное оружие, Советы создали еще больше ядерного оружия, и так по нарастающей. Называлось это оружие межконтинентальным баллистическим, были это ракеты, готовые лететь из России в Соединенные Штаты и из Соединенных Штатов в Россию. Стоили они бешеных денег и сейчас уже ни на что не годны. Существовали и другие виды ядерного оружия для местного использования, которые должны были быть применены в Европе в случае локальной ядерной войны.

В момент начала этой фазы, в 1945 году, такая война имела определенный смысл, потому что Европа была разделена на две части. Военная стратегия — а говорим мы сейчас об аспектах чисто военных — заключалась в следующем: некоторые продвинутые посты непосредственно перед позициями противника, за ними — постоянная статегическая линия, и уже за ней — тылы, в данном случае Соединенные Штаты или Советский Союз. Со статегической линии производилось снабжение продвинутых постов. В воздухе 24 часа в сутки находились огромные «летающие крепости» Б-52, с ядерными бомбами на борту, которые благодаря дозаправке в воздухе не нуждались в посадке. Кроме того, существовали пакты. Пакт НАТО, Варшавский договор и СЕАТО (Организация договора о Юго-Восточной Азии), — что-то вроде НАТО для азиатских стран. Эта схема вводила в действие локальные войны. Все это имело свою логику, и было логично воевать во Вьетнаме, который был одним из согласованных сценариев. В роли продвинутых постов выступали местные армии или повстанцы, функцию статегических линий выполняли линии подпольной или легальной поставки оружия, а в роли тыла выступали две сверхдержавы. Была еще договоренность о зонах, которым отводилась роль зрителей. Наиболее очевидные примеры этих локальных войн — латиноамериканские диктатуры, азиатские конфликты, в частности, Вьетнам, и войны в Африке. Казалось, это не имело абсолютно никакой логики, потому что в большинстве случаев было совершенно непонятно, что происходит, но все происходившие события были частью схемы конвенциональной войны.

Именно в это время — и это важно — разрабатывается новая концепция «тотальной войны»: в военную доктрину включаются невоенные элементы. Например, во Вьетнаме, начиная с наступления в праздник Тет (1968 год) и заканчивая взятием Сайгона (1975 год), средства массовой информации превращаются в новый очень важный фронт боевых действий. Так, среди военных получает распространение идеи, что только одной военной мощи недостаточно — необходимо включить в войну и другие элементы, такие, как средства массовой информации, и что противника можно атаковать и средствами экономическими, и политическими и даже дипломатическими, где особая роль отводится Организации Объединенных Наций и международным организациям. Некоторые страны организовали акты саботажа, чтобы добиться осуждения и обвинений в адрес других, то есть то, что было названо «дипломатической войной».

Все эти войны следовали логике домино. Как ни несерьезно это звучит, казалось, два соперника играют в домино с остальным миром. Один противник клал свою костяшку, а другой старался ответить своей, чтобы осложнить сопернику продолжение игры. Это — логика просвещенного персонажа по имени Киссинджер, государственного секретаря правительства США времен войны во Вьетнаме, говорившего: «Мы не можем уйти из Вьетнама, потому что это значило бы сдать другим партию домино в Юго-Восточной Азии». И поэтому они сделали во Вьетнаме то, что сделали.

Кроме этого, предпринимались попытки возродить логику Второй мировой войны. Для большинства населения ее логика была окрашена героизмом. В ней — образ морской пехоты, освобождающей Францию от диктатуры, освобождающей Италию от дуче, освобождающей Германию от военных, со всех сторон наступающей Красной Армии. Разумеется, смыслом Второй мировой было уничтожение врага, угрожавшего всему человечеству — национал-социализма. Поэтому локальные войны попытались в том или ином виде возродить мысль «мы защищаем свободный мир», но на этот раз роль национал-социализма отводилась Москве. И Москва, в свою очередь, делала то же самое: обе сверхдержавы старались использовать как аргумент «демократию» и «свободный мир» согласно собственным понятиям.

Потом наступает Четвертая мировая война, аннулирующая все предыдущее, потому что мир уже стал другим и ту же самую стратегию применить невозможно. Концепция «тотальной войны» развивается дальше — теперь это уже не только война на всех фронтах, но и война, которая может вестись в любом месте, тотальная война, при которой в игру включен весь мир. «Тотальная война» значит: война в любой момент, в любом месте и при любых обстоятельствах. Уже не существует идеи боя за какое-то конкретное место, бой может быть дан в любой момент; больше нет логики эскалации конфликта и обмена угрозами, захвата позиций и попыток наступления. Конфликт может возникнуть в любой момент и при любых обстоятельствах. Он может быть вызван какой-нибудь внутренней проблемой, каким-нибудь диктатором, всем тем, чем были вызваны войны последних пяти лет — от Косово до войны в Персидском заливе. Таким образом отменяется вся военная рутина «холодной войны».

В рамках Четвертой мировой войны невозможно вести войну, исходя из критериев Третьей, потому что сейчас мне уже необходимо воевать в любом месте, я не знаю, ни куда попаду, ни когда это случится, я должен действовать быстро, об обстоятельствах, ждущих меня в этой войне, мне тоже ничего неизвестно. Чтобы решить эту проблему, военные сперва разработали войну «быстрого развертывания». Примером этого может служить война в Персидском заливе, потребовавшая большого накопления военной силы в короткий промежуток времени, крупномасштабных боевых действий в течение короткого времени, завоевания территорий и отхода. Вторжение в Панаму — это другой пример действия этих сил «быстрого развертывания». Кстати, в НАТО тоже есть контингент, именуемый «силами быстрого реагирования». Быстрое развертывание заключается в том, что мощь колоссальной военной машины обрушивается на врага и не делает различия между детской больницей и заводом по производству химического оружия. Это происходило в Ираке — умные бомбы оказались достаточно глупы и не различали цели. И на этом военные остановились, потому что поняли, что обходится им это очень дорого и толку от этого мало. В Ираке они осуществили развертывание, но завоевания территорий не было. Возникли проблемы с местными протестами, появились международные наблюдатели за соблюдением прав человека.

И военные вынуждены были отступить. Вьетнам их уже научил тому, что настаивать в таких случаях неразумно. «Нет, мы уже не можем этого делать», — сказали они. Тогда они перешли к статегии «проекции силы». «Вместо того, чтобы создавать североамериканские базы по всему миру, сконцентрируем лучше все в одну большую континентальную силу, которая в течение считанных дней и часов сможет перебросить наши боевые соединения в любую точку мира». И действительно, за четыре дня они могли доставить в самое отдаленное место планеты дивизию из четырех или пяти тысяч солдат и больше, с каждым разом все больше.

Но если проекция силы опирается на своих, то есть североамериканских солдат — возникает проблема. Они считают, что если конфликт не будет разрешен быстро и начнут приходить цинковые гробы, как во время Вьетнамской войны, — это сможет вызвать множество внутренних протестов как в Соединенных Штатах, так и за их пределами. Для того чтобы избежать этих проблем, военные отказались от идеи проекции силы, преследуя при этом, насколько мы понимаем, чисто меркантильный интерес. Они подсчитывали не масштабы уничтожения живой силы или природы, а степень ущерба своему имиджу. Таким образом, идея войны-проекции была отложена в сторону, и они перешли к разработке новой военной модели с участием местных солдат плюс международная поддержка плюс участие еще одной наднациональной инстанции. Уже не нужно никуда отправлять солдат, потому что воевать можно будет за счет чужих солдат, местных, оказывать им поддержку согласно требованиям, возникающим в ходе конфликта, и не использовать схему, при которой войну объявляет одна страна, — необходимо прибегнуть к международной инстанции, такой как ООН или НАТО. Таким образом, получается, что местные солдаты делают грязную работу, а в новостях появляются североамериканцы и получаемая ими международная поддержка. Такая вот модель. Протестовать уже бесполезно — эти войны не ведет правительство Соединенных Штатов, это война НАТО, и кроме того, единственное, что делает НАТО, — это оказание услуг и помощь ООН.

Реорганизация армий во всем мире проводится для того, чтобы они смогли, пользуясь международной поддержкой, под наднациональным прикрытием и под видом гуманитарной войны принять участие в локальном конфликте. Речь сейчас идет о спасении населения от геноцида путем его уничтожения. Именно это произошло в Косово. Милошевич начал войну против человечества: «Если мы воюем с Милошевичем, значит, мы защищаем человечество». Это был аргумент, использованный генералами НАТО и принесший столько проблем европейским левым, — выступить против бомбардировок НАТО значило для них поддержать Милошевича, и поэтому они предпочли поддержать бомбардировки НАТО. И, как вам известно, Милошевича вооружили Соединенные Штаты. В действующей сегодня военной концепции весь мир — будь то Шри Ланка или любая самая отдаленная страна планеты — является задним двором, потому что процесс глобализации вызывает эффект одновременности. И проблема как раз в этом: все, что бы ни произошло в этом глобализированном мире, в любом его месте затрагивает интересы нового мирового порядка. Мир уже перестал быть миром, он — деревня, и все очень близко. Поэтому главные полицейские мира, и в частности, Соединенные Штаты, имеют право на вмешательство в любой момент, в любом месте и при любых обстоятельствах. Они могут воспринять как угрозу своей внутренней безопасности все что угодно, например, они могут решить, что восстание индейцев в Чьяпасе или тамилов на Шри Ланке или что угодно другое является для них непосредственной угрозой. Любое движение в любом месте планеты, причем совершенно необязательно вооруженное, может быть воспринято ими как угроза их внутренней безопасности.

Что же случилось? Почему исчезли старые военные стратегии и концепции? Посмотрим.

«Театр военных действий» — это термин, указывающий на место, где ведется война. В Третьей мировой войне театром военных действий была Европа. Сейчас уже неизвестно, где может вспыхнуть конфликт; это может произойти в любом месте и необязательно в Европе. Поэтому военная доктрина переходит от того, что называлось «системой», к тому, что они называют «гибкостью». «Я должен быть готов действовать как угодно и в любой момент. Одной схемы мне уже недостаточно, мне необходимо множество схем, причем не только чтобы выстроить ответ на определенные события, но и чтобы выстроить множество военных ответов на определенные события». И здесь открывается широкое поле действия для информатики. Эта перемена вызывает переход от систематического, квадратного и жесткого к гибкому, к тому, что может измениться с минуты на минуту. И это определит всю новую военную доктрину армий, воинских корпусов и солдат. Это является одним из основных элементов Четвертой мировой войны. Другой ее элемент — это переход от «стратегии сдерживания» к стратегии «расширения» или «распространения»; речь идет уже не только о завоевании территорий и сдерживании противника, сейчас важно суметь распространить конфликт на то, что они называют «невоенными акциями». В случае с Чьяпасом это выражено в постоянном снятии и назначении губернаторов и муниципальных председателей, с изменением тактики в отношении прав человека, средств массовой информации и т.д.

В новую военную концепцию включена интенсификация завоевания территорий. Это значит, что уже недостаточно покончить только с САНО и ее военными силами, нужно заняться еще и церковью, неправительственными организациями, международными обозревателями, прессой, мирным населением и т.д. Уже нет мирных жителей и нейтральных сил. Весь мир — участник конфликта.

Это подразумевает то, что национальные армии уже не годятся, потому что им уже не надо защищать национальные государства. Если национальных государств больше нет, что им защищать? Согласно новой доктрине, национальным армиям отводится роль местной полиции. В случае Мексики это хорошо заметно: мексиканская армия все больше занята чисто полицейской деятельностью, такой как борьба с наркобизнесом, или же возникает новый орган по борьбе с организованной преступностью, который называется федеральной полицией по предупреждению преступности и состоит из военных. Речь, стало быть, о превращении национальных армий в полицию в стиле североамериканского комикса о Суперкопе. Когда будет проведена реорганизация армии в бывшей Югославии, она превратится в местную полицию, и НАТО станет ее Суперкопом, говоря политическим языком — ее старшим партнером. Звездой в этих случаях является наднациональная инстанция — НАТО или армия США, местные армии — это часть массовки.

Но национальные армии были созданы исходя из доктрины «национальной безопасности». В случае наличия врага или угрозы безопасности страны их дело было поддерживать эту безопасность, иногда перед лицом внешнего противника, а иногда перед внутренним врагом, дестабилизирующим страну изнутри. В этом заключалась доктрина Третьей мировой войны, или «холодной войны». Учитывая этот момент, в рядах национальных армий был развит определенный уровень национального сознания, затрудняющий их сегодняшнее превращение в полицейских друзей Суперкопа. Поэтому доктрину национальной безопасности необходимо превратить в доктрину «национальной стабильности». Дело уже не в защите страны. Поскольку главным врагом национальной стабильности является наркобизнес и это мировое явление, национальные армии, действующие в рамках доктрины национальной стабильности, готовы к получению международной помощи и к международному вмешательству в других странах.

Во всем мире существует проблема реорганизации национальных армий. Сейчас мы спустимся к Америке и оттуда — к Латинской Америке. Процесс этот в общих чертах тот же, что и в Европе в случае войны НАТО в Косово. В Латинской Америке существует Организация американских государств, ОАГ, обладающая системой защиты полушария. Согласно идее бывшего аргентинского президента Менема, все латиноамериканские страны находятся под угрозой, и нам необходимо объединиться, лишить наши армии национального сознания и под знаменем доктрины общей защиты полушария и под предлогом борьбы с наркобизнесом создать одну большую армию. Учитывая, что речь идет о гибкости, то есть о готовности начать войну в любой момент, в любом месте и при любых обстоятельствах, начинают политические маневры. Эта система защиты полушария должна покончить с немногими до сих пор существующими бастионами национальной обороны. В Европе это было Косово, в случае Латинской Америки — это Колумбия и Чьяпас. Как создать такую систему защиты полушария? Есть два пути. В Колумбии, где существует угроза наркобизнеса, правительство обращается ко всем с просьбой о помощи: «Необходимо вмешаться, потому что наркобизнес — это угроза на только для Колумбии, но и для всего континента». В случае Чьяпаса применяется формула тотальной войны. Все являются ее участниками, нет нейтральных — или ты союзник, или противник.

НОВОЕ ЗАВОЕВАНИЕ

Дробя, превращая мир в архипелаг, финансовая власть стремится к созданию нового торгового центра в Чьяпасе, Белизе и Гватемале, который будет развивать туризм и контролировать природные богатства.

Кроме того, что в этих местах много нефти и урана, здесь много индейцев. И индейцы мало того что не говорят по-испански, они не хотят иметь кредитных карточек, ничего не производят, заняты выращиванием маиса, фасоли, перца и кофе, и, кроме того, у них хватает наглости танцевать под маримбу и не пользоваться при этом компьютером. Они не потребители и не производители. Они излишни. А все излишнее должно быть уничтожено. Но они не хотят ни уходить, ни переставать быть индейцами. Более того, их борьба — не за власть. Они борются за то, чтобы их признали как индейские народы, чтобы признали их право на существование, не заставляя превращаться в других. Но проблема в том, что здесь, на этой территории, пребывающей в состоянии войны, на сапатистской территории, находятся основные индейские культуры, их языки и богатейшие нефтяные месторождения. В САНО участвуют индейские народы — цельталь, цоциль, тохолабаль, чоль, соке, мам — и метисы. Это карта Чьяпаса — общины с индейским населением, нефтью, ураном и ценными породами дерева. И этих индейцев надо убрать отсюда, потому что они не воспринимают землю так, как это понимает неолиберализм. Для неолиберализма все является товаром, все продается и эксплуатируется. А эти индейцы смеют говорить «нет», потому что земля — это мать, потому что она хранит их культуру, потому что в ней живет их история и потому что в ней живут их мертвые. Сплошной абсурд, который не вмещается ни в один из компьютеров и не котируется ни на одной из бирж. И совершенно невозможно убедить этих индейцев в том, чтобы они вернулись к благоразумию, научить их думать правильно — не хотят и всё! И даже восстали с оружием в руках. Именно поэтому, считаем мы, мексиканское правительство не хочет мира; то, чего оно хочет — это покончить с этим противником, опустошить эту территорию, а потом вновь организовать ее и превратить в большой торговый центр, в гипермаркет юго-востока Мексики. САНО поддерживает индейские народы, поэтому она тоже является врагом, но не главным. Договориться с САНО недостаточно, тем более, что договориться с САНО значит отказаться от захвата территории, богатой нефтью, ураном и ценными породами дерева.

Поэтому они этого не допустили и не допустят.

(Фрагмент выступления перед Международной гражданской комиссией наблюдателей по соблюдению прав человека в Ла Реалидад, Чьяпас, 20 ноября 1999 г.)

[relaxer]

Здесь хотелось бы подчеркнуть, что вопреки многим публикациям, были закуплены не танки целиком, но их шасси.

был подписан договор на поставку в Советский Союз "двух военных танков общей стоимостью 60000 американских долларов. Доставка танков должна быть произведена не позднее четырех месяцев со дня подписания договора" в котором кроме этого оговаривались: "доставка запасных частей к купленным танкам на сумму 4000 долларов, а также права на производство, продажу и использование танков внутри границ СССР сроком на десять лет"

[Bil]

Чьяпас – навсегда индейский

События 1994 года

О сапатистском движении впервые стало известно миру когда их повстанческие силы оккупировали чьяпасские города Сан Кристобаль де Лас Касас, Лас Маргаритас, Альтамирано и Окосинго 1 января 1994 года, в тот же день когда начало действовать Североамериканское соглашение о свободной торговле (НАФТА). Они огласили миру своё объявление революции и начали осаду близлежащей военной базы, захватывая оружие и высвобождая из тюрем многих заключённых. Мексиканская армия ответила жестоко, вытеснив повстанческие силы в сельское высокогорье Лос Альтос.

Сапатисты, однако, выплеснули на поверхность долго назревавшие индейские вопросы, их бедность и связь с землёй. Согласно мексиканского национального народного совета нынешний Чьяпас является самым бедным штатом в Мексике. Жители 94 из 111 муниципалитетов штата живут у порога бедности. В Окосинго, Альта Мирано и Лас Маргаритас, там где впервые проявила себя сапатистская армия в 1994 году, 48% взрослого населения неграмотные. 80% семей зарабатывают менее 245 долларов в месяц, а у 70% нет электричества.

Более всего это потрясает на фоне признания Чьяпаса одним из самых богатых на ресурсы штата Мексики. Выращивание кофе, кукурузы и какао, разведение крупного рогатого скота, гидроэлектроэнергия и лесозаготовка в джунглях Лакандона даёт Чьяпасу новое экономическое воздействие на сёстры-штаты. В Чьяпасе выращивают 35% всего мексиканского кофе, который традиционно был основной приносящей доход культурой. Однако, выращивание бананов, какао и кукурузы также делает штат Чьяпас вторым по производству сельскохозяйственных культур в целом.

Также установлено, что в Чьяпасе есть богатые запасы нефти, что повышает его статус в мировой экономике. Добыча нефти началась в течение 1980-х годов и Чьяпас стал четвёртым по объёмам добыче сырой нефти и природного газа среди мексиканских штатов. 35% всего вырабатываемого в Мексике электричества поступает от ГЭС Чьяпаса. И поскольку в Чьяпасе сохранилось множество археологических зон связанных с древними майя, этот штат притягивает к себе международный туризм.

В свете чьяпасского экономического потенциала и бедности индейцев, сапатисты объяснили миру, что они борются за труд, землю, дома, еду, здравоохранение, образование, независимость, свободу, демократию, справедливость, мир, культурное признание, информацию и безопасность. Более того, они связали своё движение с движением сохранения окружающей среды и борьбы с коррупцией. Вопросы, которые накопились у сапатистов к мексиканскому федеральному правительству являются слишком сложными и не вписываются в рамки этой статьи.

Чьяпас 21 века – земля суматохи. Трения между индейским прошлым и мировым голодом по природным ресурсам штата привели к тому, что штат стал свидетелем переселения своих жителей, что изменит этническую демографию, существовавшую до этого столетиями. Однако, даже со всеми этими изменениями состояние индейских campensino (крестьян), очевидно, останется тем же. Чьяпас будущего станет свидетелем схватки между теми, кто потребует изменений и теми, кто захочет сохранить социальные структуры, которые начали развиваться там с 1526 года.

http://mesoamerica.narod.ru/civhistchiapas.html

[petrovna]

П.Ханна: Восток против Запада. И другие возможные геополитические сценарии

06:59 29.04.2009

Геополитические сценарии Парага Ханны

В многополярном мире наиболее влиятельны три главных центра силы: США, Евросоюз и Китай

Американский политолог Параг Ханна был школьником, когда рухнула Берлинская стена. Потом он, выходец из семьи индийцев, учился в университетах в США, получил ученую степень, издал книгу, ставшую бестселлером. В отличие от старших коллег Ханна избежал стереотипов периода холодной войны. Не верит он и в закрепившийся после нее тезис об уникальном положении США как единственной в мире сверхдержавы. По его мнению, мир многополярен, но в нем наличествует некая иерархичность стран и даже их группировок, прежде всего в силу их неодинаковой экономической мощи. На первом месте ("первый мир") США, Китай и Евросоюз. Россия оказалась уже во второй категории ("второй мир"), и ей, считает, он, предстоит определиться в том, кто ей ближе из "самых первых". В эксклюзивном интервью "НГ" научный сотрудник New America Foundation Параг Ханна, участвовавший в этом месяце в Москве в круглом столе в Центре исследований постиндустриального общества, делится своими взглядами.

– Вы один из наиболее твердых сторонников теории многополярности мира. Недавно с этих позиций выступили в своем докладе о мировых трендах даже эксперты американского Национального совета по разведке (НСР). Насколько широко подобная оценка распространена в США?

– Не все американцы, занимающиеся анализом ситуации в мире, говорят о мире как многополярном. Кое-кто видит в этом тренд, то есть движение к ситуации, которая закрепится лишь через 10, 15, 20 лет. Это характерно для доклада НСР, который мне пришлось реферировать. Я же в книге "Второй мир" не только исхожу из многополярности мира, но и раскрываю ее особенности. В частности, выделяю разные уровни влияния. Прежде всего это "первый мир", в который входят США, Китай и Евросоюз. Это три самые мощные экономики и одновременно самые влиятельные силы в мировой политике. Их можно назвать сверхдержавами и даже "империями", хотя таковой я числю, как видите, даже группировку стран – ЕС.

– Россия оказалась за пределами этого круга центров силы?

– Да, такие влиятельные страны, как Россия, Япония и Индия, оказались рангом ниже. Вошли во "второй мир", хотя и выделяются в нем. Россию я не отношу к сверхдержавам в силу того, что она не имеет глобального размаха. Ее модель развития не имеет глобального значения. Ныне – скажем, в Африке или Латинской Америке – не говорят о стремлении походить на Россию. Ваша экономика не служит базой для глобальных амбиций. Быть сверхдержавой – значит, влиять на события во всем мире, а не локально или выборочно, то тут, то там. Россия же не может претендовать на глобальность.

В 90-е годы Япония считалась претендентом на роль будущей глобальной державы, но этого не случилось. Индия – страна с огромным населением, по численности лишь немного уступающим китайскому. Но она не может считаться сверхдержавой, так как ее доля в мировой экономике равна примерно 1%. На Китай приходится 15%, на США – 22–23% и на ЕС – 20–23%. Значителен разрыв в экономической мощи между Россией и Индией, с одной стороны, и Китаем, США и ЕС – с другой. В какой-то мере Россию, Японию и Индию я отношу к числу "стран-качелей", которые могут "качнуться" в сторону той или иной сверхдержавы.

Во "втором мире" выделяется тоже своим значением такой круг стран, как Бразилия, Венесуэла, Ливия, Саудовская Аравия, Казахстан, Узбекистан, Малайзия, Индонезия. Затем следуют развивающиеся страны – так называемый третий мир.

– В своей книге вы обращается внимание на то, что современные сверхдержавы соперничают между собой в борьбе за доступ к природным ресурсам и влияние на "второй мир". Что это – борьба за господство? Возможны ли в таком случае вооруженные конфликты?

– В эпоху глобализации погоня за влиянием и ресурсами ведется преимущественно невоенными методами, точнее – дипломатическими и политическими. Так, Китай имеет культурные, экономические, демографические, политические и дипломатические связи со всеми близлежащими странами, включая Россию. Но он не нападает на них, не доминирует над ними. И при этом добивается укрепления своего влияния. Здесь играет свою роль "мягкая" сила.

– Можно ли усмотреть в этом возможность повторения в том или ином виде холодной войны, например, в форме острого соперничества в ряде регионов?

– Существуют поводы представить такую ситуацию. Посмотрите, например, на политику сверхдержав в третьем мире. США пытались и пытаются изолировать или подвергнуть санкциям такие страны, как Куба, Иран, Северная Корея, Венесуэла, Судан, Зимбабве, Узбекистан, Мьянма. С другой стороны, именно им в первую очередь Пекин дает деньги и оружие, налаживает деловые связи и оказывает дипломатическую поддержку в ООН. Разве это случайность? В то же время надо помнить, что в период холодной войны не было прямых военных столкновений между тогдашними "сверхдержавами" – США и СССР. Правда, шли proxy wars ("войны чужими руками"). В Афганистане, Юго-Восточной Азии, Африке, на Ближнем Востоке. Такое возможно и в наши дни.

– Было бы интересно узнать мнение на этот счет одного из видных специалистов по этой теме – доктора Збигнева Бжезинского. Как известно, он выступает за формирование G2 – чего-то вроде глобального кондоминиума США и Китая.

– Он один из спонсоров моей книги, хотя наши взгляды различаются. Лично я выступаю за G3 – сотрудничество трех "сверхдержав". При этом я подчеркиваю важную, надо прямо сказать – растущую роль Европы, точнее, Евросоюза. Именно от него ныне поступают в основном технологии, способствующие сбережению природной среды, финансовые ресурсы. Именно Европа все чаще выступает с дипломатическими инициативами, организует международные форумы. Для налаживания полнокровного международного сотрудничества недостаточно взаимопонимания в рамках G2. Глобальное управление можно обеспечить лишь через создание G3.

– В целом каковы все возможные комбинации с участием этих центров силы?

– Возможны три сценария. Первый представляет собой существование трех независимых полюсов силы. Особенно если НАТО ослабнет, а ЕС создаст свою военную организацию. Экономически Европа уже заметно отделилась от США. Другой сценарий: Восток против Запада. С одной стороны – США и Европа, при возможной поддержке со стороны России, а с другой – Китай, Индия, Япония. Третий сценарий – возникновение глобального согласия, когда ЕС, Китай и США координируют свои действия.

– Сам фактор обладания ядерным оружием исключает войны между теми, кто им обладает. Почему же тогда, по вашему мнению, продолжается гонка вооружений?

– Сохраняются функции военного сдерживания, обороны и "проецирования силы". Наконец, оказание поддержки союзникам. Наконец, невозможно остановить сам процесс совершенствования вооружений.

– Насколько нынешняя НАТО, в которой продолжают командовать США, может удовлетворять все более самостоятельную Европу?

– Действительно, НАТО – далеко не союз равных, и таковым альянс не будет. И это не дает Европе стимулов тратить на него такие ресурсы, какие она потратила бы сама на свою безопасность. Европейцы будут все больше вкладывать средства в свои структуры.

– Какую роль вы отводите России и какие, по вашему мнению, геополитические факторы влияют на ее курс?

– У России широкие интересы: на Дальнем Востоке в отношениях с Китаем и Японией, на постсоветском пространстве. В Арктике. И даже шире. При этом она сталкивается с проблемой правильного определения своих приоритетов. Думается, что она еще не выработала стратегию, учитывающую важный для нее демографический фактор. А он с учетом ее соседства с Китаем имеет немаловажное значение.

В целом в настоящее время и сверхдержавы, и "второй мир" строят множественные связи. Если в период холодной войны для многих прежде всего вставала проблема выбора между "сверхдержавами", то теперь возникают множественные партнерства, связанные с конкретными интересами. Я называю это рынком, партнерские связи налаживаются как бы путем покупки товаров на рынке – приобретаешь то, что отвечает твоим интересам. Так, Бразилия строит партнерские отношения с США, Европой, Китаем, Саудовской Аравией. Казахстан является партнером России, Европы, Америки, Китая.

– Насколько перспективно, с вашей точки зрения, формирование группировки стран БРИК (Бразилия, Россия, Индия, Китай)?

– Я не считаю это реальным. Сам термин "БРИК" сформулирован, как вы знаете, экономистами из банка Goldman Sachs для обозначения феномена их экономического развития. Но это не альянс. Надо отметить, что во "втором мире" возникают множественные "оси" по конкретным темам. Так, Мексика, Южная Африка и Индия действуют с позиций тесного взаимопонимания по вопросу торговой реформы. Есть по этой теме общность в подходах Китая и Индии.

– Почему все же вы не причисляете Индию к сверхдержавам? Ведь у нее прорисовались хорошие перспективы роста. И насколько успешна, на ваш взгляд, китайская модель развития?

– Что касается Индии, то она имеет неплохие перспективы, но я оцениваю нынешнюю ситуацию. На данный момент наиболее успешна китайская модель развития. В 40-е годы ХХ века средняя продолжительность жизни в Китае и Индии была примерно равной – 40–45 лет. Сейчас китайцы живут в среднем на 11 лет дольше, чем индийцы. В Китае высокая грамотность, гораздо выше, чем в Индии. В Китае годовой ВВП на душу населения составляет 1500 долларов в год, а в Индии он в два раза ниже.

В Индии экономический прогресс отмечен в городе, в то время как 70% ее населения живут в деревне. Китай достиг успеха и в городе, и в деревне. Он начал с экспортных отраслей, затем стал тратить все больше средств на инфраструктуру, здравоохранение.

2009-04-29 / Артур Блинов

http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=1240973940

[petrovna]

Джон Миршеймер – профессор Чикагского университета, содиректор программы «Политика в области международной безопасности». Автор многочисленных книг и публикаций по теории и практике международных отношений.

Данная статья одного из наиболее видных представителей школы неореализма в международных отношениях была впервые опубликована в журнале Atlantic в августе 1990 года и вызвала тогда широкий резонанс по всему миру. Сегодня «новая холодная война» является одним из наиболее популярных понятий в мировой околополитической дискуссии. В этой связи рассуждения Джона Миршеймера и его прогнозы 18-летней давности представляют собой крайне любопытный материал для анализа минувшей эпохи – периода бурных перемен, которые так и не привели к появлению стабильного «нового мирового порядка».

Мир – это прекрасно. Я люблю мир не меньше любого другого человека, и у меня нет желания нагнетать тоску, когда вокруг царит оптимизм в отношении будущего устройства нашей планеты. Тем не менее мой основный тезис в данном эссе таков: вероятно, мы вскоре пожалеем, что холодная война осталась в прошлом.

Безусловно, никто не заплачет по поводу таких побочных продуктов холодной войны, как конфликты в Корее и Вьетнаме. Ни один человек не захочет повторения истории с самолетом U-2, нового карибского ракетного кризиса или вторичного сооружения Берлинской стены. И уж точно никто не пожелает очутиться в условиях, которые царили во времена холодной войны внутри стран: чистки и клятвы на лояльность, ксенофобия и подавление инакомыслия. Вряд ли мы однажды вдруг откроем для себя новые мудрые мысли в угрожающих заявлениях Джона Фостера Даллеса.

Однако может случиться, что в один прекрасный день мы станем горько сожалеть об утрате порядка, который благодаря холодной войне пришел на смену хаосу в международных отношениях. Ведь на протяжении 45 лет ХХ века, до воцарения холодной войны, Европа пребывала в состоянии необузданной анархии.

Необузданная анархия (война всех против всех, по Гоббсу) – первопричина вооруженного конфликта. Те, кто полагает, что о вооруженных конфликтах между европейскими государствами сейчас не может быть и речи, что две мировые войны раз и навсегда вытравили войны из Европы, смотрят на будущее с неоправданным оптимизмом. Теории мира, которые имплицитно подпитывают такой оптимизм, весьма поверхностны. Они не выдерживают критики ни с логической, ни с исторической точек зрения. На точность предсказаний, содержащихся в этих теориях, нельзя положиться.

Мировому сообществу предстоит подвергнуть серьезному испытанию теории войны и мира, выдвинутые учеными-обществоведами: они ведь и представить себе не могли, что их идеи будут проверяться всемирно-историческими событиями, о которых почти ежедневно сообщают газеты. Автор этих строк, отважившись сделать прогноз относительно будущего Европы, готов выложить свои теоретические выкладки на стол. Я надеюсь предпринять против альтернативных теорий войны и мира такую интеллектуальную атаку, на какую только способен. Берусь доказать, что перспектива возникновения крупных кризисов и даже войн в Европе, вероятно, резко возрастет после того, как холодная война станет достоянием истории. Следующие 45 лет в Европе вряд ли будут такими же бурными, как 45 лет, предшествовавшие холодной войне, но они, скорее всего, могут стать гораздо более бурными, чем последние 45 лет – эпоха, которую мы, возможно, когда-нибудь будем называть периодом не «холодной войны», а «длительного мира», говоря словами Джона Льюиса Гэддиса.

Такой пессимистический вывод основывается на общей посылке, что коренными причинами войны и мира являются характер и распределение военной мощи между государствами. Так, состояние мира в Европе с 1945-го – вначале хрупкого, затем все более прочного – объясняется тремя факторами:

биполярным распределением военной мощи на европейском континенте;

примерным военным паритетом между противостоящими державами – Соединенными Штатами и Советским Союзом;

тем фактом (по поводу которого принято выражать сожаление), что каждая из этих сверхдержав обладает весьма значительным ядерным арсеналом.

Нам пока неведомо, что будет представлять собой новая Европа. Но некоторые моменты известны. Например, мы знаем, что произойдет возврат к многополярному распределению силы, которая характеризовала европейскую государственную систему с самого ее основания, – с Вестфальского мира 1648 года вплоть до 1945-го. Мы знаем, что войны сопутствовали этой многополярной европейской государственной системе с начала до конца. Мы знаем, что с 1900 по 1945 год в войнах, которые были вызваны в основном нестабильностью такой государственной системы, погибло около 50 миллионов человек. Мы также знаем, что с 1945-го в войнах погибло одних только европейцев около 15 тысяч: примерно 10 тысяч венгров и русских в ходе событий, которые мы можем назвать русско-венгерской войной октября – ноября 1956 года, и примерно от 1,5 до 5 тысяч греков и турок в войне за Кипр в июле – августе 1974-го.

Мысль ясна: Европа возвращается к государственной системе, которая давала очевидные поводы для совершения агрессии. Если вы, подобно представителям реалистической школы теории международных отношений (к которым принадлежу и я), считаете, что политический строй государств не оказывает заметного влияния на перспективы международного мира и что вести войну государства побуждает характер государственной системы, а не отдельных ее составляющих, то трудно разделить широко распространенный ныне энтузиазм по поводу будущего Европы. Прошлый год (1989) часто сравнивали с 1789-м, когда началась Великая французская революция, как с годом свободы – таким он и был. Только в обстановке всеобщего ликования забыли, что полные надежд события-1789 знаменовали собой начало эры войн и завоеваний.

«ЖЕСТКАЯ» ТЕОРИЯ МИРА

Отчего до 1945 года в Европе царила эпоха насилия и почему послевоенная эра – период холодной войны – стала намного более мирной? Две мировые войны, произошедшие до 1945-го, имели множество конкретных и неповторимых причин, но для исследователя в области международных отношений, стремящегося найти в поведении государств в прошлом общие черты, которые могли бы помочь предсказать их поведение в будущем, важны два главных фактора. Это – многополярный характер распределения силы в Европе и дисбаланс военной мощи великих держав, который возникал, когда они боролись за первенство или преимущества.

В геометрии силы в международных отношениях есть нечто элементарное, поэтому легко не заметить ее важность. «Биполярность» и «многополярность» – неблагозвучные неологизмы, но без них не обойтись. Холодная война, когда две сверхдержавы скрепляют противостоящие союзы явно более слабых государств, – наша модель биполярности. Европа 1914 года с Францией, Германией, Великобританией, Австро-Венгрией и Россией в качестве великих держав – наша модель многополярности. Если случившееся в 1914-м достаточно убедительно доказывает, что многополярные системы представляют собой более опасную геометрию силы, тогда, пожалуй, другие аргументы не нужны.

Увы, нет эмпирических исследований, обеспечивающих убедительную поддержку данному постулату, что лишает его теоретической стройности. Европейская система государств с момента ее возникновения по 1945 год была исключительно многополярной, поэтому в прошлом нет примеров различных последствий функционирования двух систем. Безусловно, в более ранние времена можно найти разрозненные примеры биполярных систем, в том числе таких, которые были настроены на войну (например, Афины и Спарта, Рим и Карфаген). Но современная история не дает убедительных примеров, поскольку она еще не завершена. В отсутствие всеобъемлющего исторического обзора мы можем лишь предложить доводы, доказывающие правоту то одной, то другой стороны в дебатах. В результате аргументы в этом эссе строятся в основном на умозаключениях.

Если рассуждать логически, биполярная система имеет более мирный характер по той простой причине, что в состоянии соперничества находятся только две крупные державы. Больше того, при данной системе великие державы, как правило, требуют лояльности от малых стран, что с высокой долей вероятности приводит к образованию жестких союзнических структур. Малые государства, таким образом, защищены не только от нападений со стороны противостоящей великой державы, но и друг от друга. Следовательно, биполярная система имеет только одну диаду (пару), в которой может разразиться война.

Многополярная система обладает гораздо большей подвижностью и содержит множество таких диад. Поэтому при равенстве других факторов вероятность войны статистически выше при многополярной модели, чем при биполярной. Принято считать, что в многополярном мире вооруженные конфликты, в которых участвуют только малые страны или только одно крупное государство, не столь разрушительны, сколь столкновение между двумя крупными державами. Но малые войны потенциально всегда могут перерасти в крупные.

Далее, при многополярной системе государств сложно осуществлять сдерживание, поскольку часто имеет место дисбаланс, и когда асимметрия сил прогрессирует, становится трудно сдерживать сильное государство. Две крупные державы могут объединиться для атаки на третью страну, как это сделали Германия и Советский Союз в 1939 году, когда они вместе напали на Польшу. Кроме того, крупное государство может просто запугивать более слабое в противостоянии один на один, используя превосходящую силу, чтобы устрашить малое государство либо подчинить его. Действия Германии против Чехословакии в конце 1930-х как раз дают пример такого поведения. Объединение и устрашение, как правило, неизвестны при биполярной системе – когда на мировой арене доминируют две крупные державы, невозможно достижение такой асимметрии сил, которая привела бы к объединению и устрашению.

Есть и вторая причина, по которой при многополярности сдерживание становится проблематичным. В условиях такой геометрии силы намерения соперничающих государств, а также размер и мощь противостоящих коалиций трудно просчитать, поскольку контуры мирового порядка остаются переменной величиной, – ведь коалиции имеют тенденцию обретать и терять партнеров. Это может подвести агрессоров к ошибочным заключениям, что они имеют право принуждать другие страны, запугивая их войной, или даже добиваться полной победы на поле боя.

Например, Германия до 1914 года не была уверена, что если она будет стремиться к гегемонии на европейском континенте, то Великобритания выступит против нее, и абсолютно не ожидала, что Соединенные Штаты в конечном счете вступят в войну. В 1939-м Германия надеялась, что Франция и Великобритания останутся в стороне, пока она будет завоевывать Польшу, и опять же не предвидела вступления в войну Америки. В результате Германия переоценила свои шансы на успех.

Перспективы сохранения мира, однако, не являются просто функ-цией от числа крупных держав в системе. На эти перспективы влияет также относительная военная мощь крупных держав. И биполярные, и многополярные системы с большей вероятностью будут иметь мирный характер, если сила в них распределяется равномерно. Неравенство сил провоцирует войну, поскольку возрастают шансы агрессора на победу на поле боя.

В большинстве крупных войн, которые сотрясали Европу на протяжении последних пяти веков, одна наиболее сильная держава воевала против остальных ведущих государств. Такая модель была характерна для тех войн, которые начались из-за притязаний на гегемонию со стороны Карла V, Филиппа II, Людовика XIV, революционной и наполеоновской Франции, Германии при Вильгельме и нацистской Германии. Отсюда следует, что масштаб разрыва в военной мощи между двумя ведущими государствами в системе – основной фактор стабильности. Небольшой разрыв способствует миру, большой разрыв ведет к войне.

Ядерное оружие, кажется, на плохом счету почти у всех, но факт остается фактом: это оружие – мощный фактор мира. Сдерживание, скорее всего, оказывается эффективным, когда издержки и риски развязывания войны, безусловно, высоки. Чем более страшной представляется будущая война, тем меньше вероятность того, что она начнется. Также можно утверждать, что сдерживание является более действенным фактором, если завоевание (другой страны) представляется более трудным. Очевидная бесполезность попыток экспансии может остановить потенциальные государства-агрессоры.

Исходя из обеих посылок, можно говорить о том, что ядерное оружие служит миру. Это оружие массового уничтожения приведет к страшным разрушениям, в каком бы масштабе оно ни применялось. Больше того, оно гораздо полезнее для самообороны, чем для нападения. Если ядерные арсеналы обеих сторон защищены от атаки, создавая тем самым договоренность взаимного гарантированного уничтожения, ни одна из сторон не может применить это оружие для достижения значительных военных преимуществ. Международные конфликты становятся тогда только испытанием воли. Кто осмелится применить средства немыслимой разрушительной силы? Обороняющиеся страны в этом случае имеют преимущество, так как они обычно дорожат своей свободой больше, чем агрессоры ценят новые завоевания.

Ядерное оружие способствует укреплению мира, так как с позиции военной силы отношения между государствами становятся более равноправными. Страны, обладающие средствами ядерного сдерживания, могут на равных противостоять друг другу, даже если размеры их арсеналов сильно различаются, поскольку обе стороны обладают потенциалами гарантированного уничтожения. Кроме того, взаимно гарантированное уничтожение помогает снять остроту запутанной проблемы неправильной оценки, так как почти не остается сомнений по поводу относительной силы государств.

Никакая дискуссия о мире в XX столетии не была бы полной без упоминания о национализме. Я не имею ничего против понятия «национализм» как синонима «любви к стране». Но гипернационализм – убеждение, что другие нации или национальные государства хуже и представляют опасность, – является, пожалуй, самой большой единичной угрозой миру, исходящей изнутри, хотя гипернационализм пока еще не является ведущей силой в мировой политике. Гипернационализм возник в прошлом среди европейских стран, поскольку большинство из них были национальными государствами, то есть государствами, населенными в основном представителями одной этнической группы. Эти страны существовали в анархичном мире, испытывая постоянную угрозу со стороны других государств. При такой системе люди, которые любят свой народ, могут легко перейти к тому, чтобы с презрением относиться к национальностям, населяющим противостоящие государства. Проблема усугубляется, когда элиты внутри стран демонизируют нацию противника, чтобы обеспечить поддержку своей политике национальной безопасности.

Гипернационализм имеет под собой особенно благодатную почву при военных режимах, опирающихся на массовые армии. Чтобы удержаться у власти, таким режимам нужны жертвы, и государство подвержено искушению апеллировать к националистическим чувствам, чтобы мобилизовать своих граждан на эти жертвы. Усиление гипернационализма наименее вероятно, когда государства могут положиться на небольшие профессиональные армии либо на сложные высокотехнологичные военные организации, которые функционируют без привлечения огромных людских ресурсов. По этой причине ядерное оружие смягчает национализм, так как благодаря ему основа военной мощи смещается от массовых армий к меньшим по численности высокотехнологичным организациям.

После 1945 года гипернационализм в Европе резко пошел на спад не только из-за «ядерной революции», но и потому, что после войны его сдерживали оккупационные силы. Больше того, у европейских государств, уже не обеспечивающих свою собственную безопасность, не было повода разжигать национализм для усиления общественной поддержки национальной обороны. Но самые радикальные перемены произошли, когда центр европейской политики сместился в сторону Соединенных Штатов и Советского Союза – двух государств, населенных многочисленными этническими группами, в которых не было таких крайних проявлений национализма, как в Европе. Этому благоприятному фактору – отсутствию гипернационализма – способствовало также укрепление стабильности послевоенной системы. Поскольку вероятность войны снизилась, ни одна из сверхдержав не испытывала необходимости в мобилизации своих граждан.

Биполярность, равновесие военной мощи и ядерное оружие – это основные элементы, которые, по моему мнению, объясняют «длительный мир».

Многие думающие люди считают, что биполярная система в Европе – одиозное явление, и стремятся покончить с ней, разрушая советскую империю в Восточной Европе и подрывая советскую военную мощь. Многие также сокрушаются по поводу военного паритета между сверхдержавами.

Одни сожалеют о неопределенной, тупиковой ситуации, к которой привел этот паритет, и рекомендуют добиваться военного превосходства. Другие жалеют об ассигновании сотен миллиардов долларов на то, чтобы не допустить войны, которая так и не началась. Последние доказывают не то, что эти средства, хотя и были велики, окупились, а скорее то, что их потратили зря. Что же касается ядерного оружия, то, по общему признанию, это – плохая вещь. Ненависть, которую вызывает данный атрибут послевоенной системы, не позволяет многим на Западе признать жестокую правду: ядерное оружие сохраняет мир.

Хватит рассуждать о прошлом. Что сохранит мир в будущем? Говоря конкретно, какой новый порядок может установиться, если НАТО и Организация Варшавского договора будут распущены (что и произойдет, если холодная война действительно закончится), Советский Союз покинет Восточную Европу, а американцы уйдут из Западной Европы, забрав с собой ядерное оружие? Следует нам радоваться такому ходу событий или опасаться его?

Одно очевидно: новый европейский порядок будет многополярным. Германия, Франция, Великобритания и, возможно, Италия приобретут статус крупных держав. СССР не сохранит статуса сверхдержавы – и не только потому, что его Вооруженные силы будут, безусловно, сокращены, но и потому, что с выводом войск из Восточной Европы Советскому Союзу станет гораздо труднее распространять свое влияние на континенте. СССР, конечно, останется крупной европейской державой. Система, которая образуется в результате (при четырех либо пяти крупных странах), будет страдать от проблем, типичных для многополярности, и таким образом возрастет риск нестабильности.

Вероятность проявления двух других аспектов нового европейского порядка – распределения силы между крупными государствами и распределения ядерного оружия – не столь велика. Строго говоря, вопрос о том, кто получит ядерное оружие, станет, вероятно, самым неясным для новой Европы. Возможны три сценария ядерного будущего Европы.

СЦЕНАРИЙ «ЕВРОПА БЕЗ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ»

Многие европейцы (и некоторые американцы) хотят, чтобы Европа полностью освободилась от ядерного оружия. Создание безъядерной Европы потребовало бы от Великобритании, Франции и Советского Союза отказа от этих талисманов суверенитета – трудно представить себе такой ход событий, если не сказать больше.

Те, кто желает этого, тем не менее, верят, что это был бы самый мирный вариант из всех возможных. На деле же безъядерная Европа – самый опасный сценарий устройства после холодной войны, какой только можно вообразить. Умиротворяющий эффект ядерного оружия сойдет на нет. Осторожность, которую оно внушает, безопасность, которую оно обеспечивает, примерное равенство, которое оно устанавливает, ясность относительной силы, которую оно создает, – все это будет утрачено. Мир окажется зависимым от других параметров нового порядка – числа полюсов и распределения силы между ними. Геометрия силы в Европе станет во многом такой, какой она была в период между мировыми войнами, – схемой провоцирования напряженности, кризиса и, возможно, даже войны.

Советский Союз и объединенная Германия, скорее всего, превратятся в самые сильные государства безъядерной Европы. Между ними будет пролегать полоса из малых независимых стран Восточной Европы. Эти страны, наверно, станут опасаться Советского Союза не меньше, чем Германии, и, следовательно, не будут особенно склонны со-трудничать с СССР для сдерживания возможной германской агрессии.

Данная проблема фактически возникла в 1930-х, а 45 лет советской оккупации уж никак не уменьшили страхи восточноевропейских государств перед лицом советского военного присутствия. Таким образом, сценарии, по которым Германия применяет силу против Польши, Чехословакии или даже Австрии, в безъядерной Европе приобретают черты реальности.

Далее, вывод советских войск из Восточной Европы едва ли гарантирует их уход навсегда. В самом деле, российское присутствие в этом регионе на протяжении нескольких последних веков то расширялось, то сокращалось. На саммите в Вашингтоне один из членов делегации, возглавляемой президентом Михаилом Горбачёвым, сделал серьезное предупреждение: «Перед вами та же проблема, чреватая взрывом, что была в связи Германией в 1930-х годах. Унижение великой державы. Экономические неурядицы. Подъем национализма. Не следует недооценивать опасность».

Конфликты между восточноевропейскими государствами также могут угрожать стабильности нового порядка. Уже возникли серьезные трения между Венгрией и Румынией по поводу отношения Бухареста к венгерскому меньшинству в Трансильвании. Эта территория раньше входила в состав Венгрии, и здесь до сих пор проживают около двух миллионов этнических венгров. Если бы не советская оккупация Восточной Европы, Румыния и Венгрия, возможно, уже воевали бы друг против друга из-за этой проблемы, которая и в будущем может стать причиной войны.

Это не единственная потенциально «горячая точка» в период распада советской империи. Источником конфликта может стать польско-германская граница. Пограничный спор существует между Польшей и Чехословакией. Если Советский Союз позволит некоторым своим республикам получить независимость, поляки и румыны способны заявить о претензиях на территории, которые сейчас входят в СССР, а в прошлом принадлежали им. Если обратиться к югу Европы, то отчетливо вырисовывается возможность развязывания гражданской войны в Югославии. Югославия и Албания могут столкнуться из-за Косово, одного из районов Югославии, в котором большинство жителей – националистически настроенные албанцы. У Болгарии назрел конфликт с Югославией из-за Македонии, а Турция выражает недовольство отношением к турецкому меньшинству в Болгарии. Опасность того, что эти ожесточенные этнические и пограничные споры выльются в войну в безъядерной Европе, которая должна стать чем-то вроде Эдема, настолько реальна, что впору ощутить ностальгию по холодной войне.

Военные действия в Восточной Европе принесли бы огромные страдания ее жителям. Война может оказаться более масштабной, и в нее вступят крупные государства, особенно если беспорядок приведет к неустойчивости в политической жизни, что создаст возможности для расширения влияния, либо возникнет угроза поражения стран, находящихся в дружественных отношениях с той или иной крупной державой. В период холодной войны обе сверхдержавы были втянуты в конфликты по всему земному шару, зачастую в отдаленных районах, имеющих небольшое стратегическое значение. Восточная Европа, находясь в непосредственной близости и от Советского Союза, и от Германии, играет важную роль в экономическом и стратегическом плане. Поэтому беспорядки в Восточной Европе дали бы этим двум государствам гораздо более существенный повод для вмешательства, чем конфликты прошлого в Третьем мире – сверхдержавам. Больше того, страны Восточной Европы могут иметь весомый стимул втягивать крупные державы в свои локальные столкновения, потому что исход таких конфликтов будет во многом определяться относительным успехом каждой стороны в обретении союзников.

Трудно предсказать точно, каков будет баланс сил в обычных вооружениях в Европе после окончания холодной войны. Может случиться так, что Советский Союз восстановит свое могущество вскоре после ухода из Восточной Европы. В этом случае советская мощь превзойдет германскую. Но возможно и то, что центробежные национальные силы приведут к распаду Советского Союза и ни одно из государств, образовавшихся в результате этого распада, не будет равно по силе объединенной Германии. Наконец, последний вариант (наиболее вероятный): Германия и Советский Союз станут государствами, примерно равными по мощи. Первые два варианта геометрии силы, при которых два ведущих государства будут заметно отличаться по своей военной мощи, вызывают особую тревогу, хотя, если Советский Союз и Германия достигнут баланса сил, причина для беспокойства тоже сохранится.

Завершая этот перечень опасностей, хочу отметить, что безъядерная Европа, скорее всего, пострадает от гипернационализма, поскольку безопасность при таком порядке будет основываться на массовых армиях, а это, как мы убедились, зачастую невозможно обеспечить без общественной поддержки. Проблема, наверное, приобретет особенно острый характер в Восточной Европе с ее неопределенными границами и группами этнических меньшинств. Однако почва для возникновения национализма есть и в Германии. Немцы за последние 45 лет сделали очень много для борьбы с гипернационализмом и преодоления мрачного наследия прошлого. Тем не менее вызывают тревогу такие факты, как недавний призыв нескольких известных немцев вернуться к более националистическим (патриотическим) принципам в историческом образовании.

По всем вышеуказанным причинам безъядерная Европа, как бы этого ни желали многие европейцы, вряд ли станет реальностью.

СЦЕНАРИЙ «СОХРАНЕНИЕ НЫНЕШНЕГО КЛУБА ЯДЕРНЫХ ДЕРЖАВ»

Согласно этому сценарию, Великобритания, Франция и Советский Союз сохраняют ядерное оружие, но в Европе не появляются новые ядерные державы. Эта мечта о безъядерной зоне в Центральной Европе, когда ядерное оружие остается на флангах континента, популярна, но сомнительно, что она превратится в реальность.

Германия в конечном счете будет этому препятствовать. Немцы вряд ли проявят готовность полагаться на поляков и чехов в обеспечении обороны переднего края в случае возможного прямого нападения СССР с применением обычных вооружений. Также маловероятно, что Германия поверит в то, что Советский Союз будет всегда воздерживаться от ядерного шантажа. Отсюда следует, что немцы в итоге обратятся к ядерному оружию как самому надежному средству обеспечения безопасности, как это сделала НАТО.

Сильная мотивация приобрести ядерное оружие возникнет и у малых государств Восточной Европы. Без этого они будут уязвимы перед лицом ядерного шантажа со стороны Советского Союза или Германии. Даже если бы у этих крупных держав не было ядерных арсеналов, ни одна страна Восточной Европы не могла бы сравниться с германским либо советским арсеналом обычных вооружений.

Очевидно, что сценарий, по которому сохраняется нынешний состав государств, обладающих ядерным оружием, и не происходит его распространение, нереален.

СЕНАРИЙ «РАСПРОСТРАНЕНИЕ ЯДЕРНОГО ОРУЖИЯ»

Наиболее вероятный ход событий после холодной войны – дальнейшее распространение ядерного оружия в Европе. Его итог чреват опасностями, но, возможно, именно в этом случае можно надеяться на поддержание стабильности на континенте. Все зависит от того, как будет управляться процесс распространения. При плохом управлении это может закончиться катастрофой; хорошо управляемый процесс может привести почти к такому же стабильному порядку, как при «длительном мире».

Опасности, которые могут возникнуть при плохо управляемом распространении, многочисленны и серьезны. Существует опасность, что сам процесс распространения может дать одной из нынешних ядерных держав сильный стимул помешать неядерному соседу вступить в ядерный клуб. Так поступил Израиль, применив силу, чтобы не дать Ираку возможность приобрести ядерное оружие. Существует также опасность, что среди новых ядерных государств возникнет ядерная конкуренция, порождающая нестабильность. Этим странам, вероятно, не будет хватать ресурсов для того, чтобы сделать свои ядерные силы неуязвимыми. А это может породить страх перед первым ударом и мотив его нанести, что в случае кризиса означает катастрофу. И, наконец, существует опасность, что, если к ядерному пусковому крючку допустить больше стран, это увеличит риск того, что оружие будет использовано случайно, либо захвачено террористами, либо применено сумасшедшими.

Вышеперечисленные и другие опасности распространения можно уменьшить, если нынешние ядерные державы примут надлежащие меры. Для предотвращения превентивных атак можно расширить гарантии безопасности. Чтобы помочь новым ядерным государствам обезопасить их ядерные средства сдерживания, следует предоставить им техническую помощь, а также помочь обществу в новых ядерных странах осознать смертоносный характер вооружений, которые они обретают. Такое хорошо управляемое распространение могло бы способствовать укреплению мира.

Распространение должно в идеале остановиться на Германии. Она располагает прочной экономической базой, поэтому могла бы позволить себе содержать безопасные ядерные силы. Больше того, Германия, безусловно, не чувствовала бы себя в безопасности без ядерного оружия, а в этом случае ее внушительная мощь, основанная на обычных вооружениях, дала бы ей реальную возможность нарушить мир и спокойствие в Европе. Но если окажется невозможным предотвратить более широкое распространение ядерного оружия без экстренных мер, то нынешним ядерным державам следует допустить его распространение в Восточной Европе, одновременно делая все возможное, чтобы направить этот процесс в безопасное русло.

Однако я не испытываю оптимизма в отношении того, что процессом распространения можно эффективно управлять. Члены ядерного клуба, скорее всего, будут противиться распространению, однако они не могут успешно управлять этим сложным процессом и в то же время противостоять ему. (А ведь у них есть несколько причин, чтобы препятствовать распространению).

Официальные ядерные державы будут чрезвычайно осторожны, помогая новым ядерным странам создавать безопасные средства сдерживания, поскольку делиться военными тайнами противоречит сути поведения государства. Ведь знание чувствительной военной технологии может быть использовано против государства-донора, если эта технология передается противнику. Больше того, распространение в Европе подорвет легитимность Договора о нераспространении ядерного оружия от 1968 года и откроет шлюзы распространения по всему миру. Признанные ядерные державы не хотят, чтобы это произошло, поэтому они, вероятно, приложат усилия к тому, чтобы не допустить распространение, а не к тому, чтобы управлять этим процессом.

Оптимальным временем для распространения стал бы период относительного спокойствия на мировой арене. Распространение в разгар кризиса представляло бы опасность, поскольку государства, конфликтующие с только что возникшей ядерной державой, имели бы веский довод прервать этот процесс силовыми методами. Однако протесты против распространения со стороны граждан потенциальных ядерных государств были бы настолько яростными, а внешнее сопротивление ядерного клуба столь велико, что только кризис заставил бы эти страны пойти на серьезные издержки и во внутренней, и в международной политике для создания своих ядерных арсеналов. Все это означает, что распространение может иметь место при международных условиях, которые фактически гарантируют, что этот процесс будет плохо управляем.

ВОЙНА УШЛА В ПРОШЛОЕ?

Многие исследователи европейской политики не согласятся с моим пессимистическим анализом положения в Европе после холодной войны. Они станут утверждать, что многополярная Европа (с ядерным оружием или без него) будет не менее мирной, чем ныне. Было выдвинуто три конкретных сценария мирного будущего, каждый из которых основан на хорошо известной школе международных отношений. Однако эти «мягкие» теории мира имеют и узкие места.

В соответствии с первым оптимистическим сценарием безъядерная Европа останется мирной, потому что европейцы признают, что даже война с использованием обычных вооружений была бы ужасна. Лидеры государств, отрезвленные историей, сделают все, чтобы избежать войны. В основу этого сценария положена теория «устарелости войны», которая исходит из того, что современная война с применением обычных вооружений к 1945 году стала столь разрушительной и смертоносной, что уже нельзя ее рассматривать как инструмент государственной политики. Война – кошмар вчерашнего дня.

Тот факт, что Вторая мировая война имела место, бросает тень на такую теорию. Если какая-нибудь война и могла убедить европейцев отказаться от ведения войны с использованием обычных вооружений то это должна была бы быть Первая мировая с ее огромными потерями. Главный недостаток данной теории – положение, что все столкновения с применением обычных вооружений, будут длительными и кровопролитными войнами на изматывание противника. Сторонники данной концепции игнорируют опыт ряда вооруженных конфликтов, возникших после 1945 года, равно как и нескольких сражений, завершавших Вторую мировую войну. Опыт, доказывающий возможность добиться быстрой и решительной победы с использованием обычных вооружений и избежать опустошений, которые несет с собой затянувшийся конфликт.

В войне с применением обычных вооружений одержать победу можно без больших затрат; в ядерной же войне это невозможно, поскольку ни одной из сторон не удастся избежать разрушений, причиненных противником, независимо от того, что происходит на поле боя. Таким образом, в ядерном мире мотивы, по которым стремятся избежать войны, относятся к иному порядку интенсивности, нежели в мире обычных вооружений.

В этом сценарии есть еще несколько узких мест. Так, отсутствуют систематичные доказательства того, что европейцы считают, будто войны относятся к прошлому. Непохоже, что румыны и венгры восприняли эту мысль. Даже если бы в Европе был широко распространен взгляд на войну как на нечто немыслимое, позиция может меняться. Как известно, общественное мнение по вопросам национальной безопасности, увы, весьма переменчиво и реагирует как на изменения климата на мировой арене, так и на манипуляции со стороны элит. Как мы убедились, окончание холодной войны будет сопровождаться кардинальной трансформацией геометрии силы в Европе, что, безусловно, повлечет за собой перемены в отношении европейцев к вопросам войны и мира.

Разве невозможно вообразить, например, что представления немцев о преимуществах, которые дает контроль над Восточной Европой, заметно изменятся, как только американские войска уйдут из Центральной Европы и немцам придется самим обеспечивать свою безопасность? Разве немыслимо, что немцы будут вести войну с применением обычных вооружений против значительно более слабого восточноевропейского государства, чтобы укрепить свои позиции в отношениях с Советским Союзом? В конце концов, чтобы сделать войну возможной, достаточно того, чтобы одна страна решила, что война не исключена.

ЯВЛЯЕТСЯ ЛИ ПРОЦВЕТАНИЕ ПУТЕМ К МИРУ?

Приверженцы второго оптимистического сценария объясняют свой оптимизм по поводу будущего Европы созданием в 1992-м единого европейского рынка – воплощения мечты Европейского сообщества. Сильное Европейское сообщество, утверждают они, гарантирует процветание экономики, что обеспечит сотрудничество стран друг с другом. Процветание откроет путь к миру. Предполагаемая угроза со стороны агрессивной Германии будет устранена, поскольку только что объединенное германское государство окажется в теплых объятиях Европейского союза (договор о нем подписан в феврале 1992 г. – Ред.). Даже Восточная Европа и СССР могут в конечном счете быть приняты в Евросоюз. И тогда мир и благоденствие будут царить на всем пространстве от Атлантики до Урала.

Этот сценарий основан на теории экономического либерализма, которая исходит из того, что главным мотивом деятельности государств является достижение процветания, а руководители ставят материальное благосостояние своего населения выше всех прочих соображений, в том числе безопасности. Стабильность строится не на военной мощи, а на либеральном экономическом порядке. Есть несколько объяснений, почему либеральный экономический порядок укрепляет мир и снижает возможность возникновения конфликта.

Во-первых, чтобы торговая система работала и государства богатели, необходимо политическое сотрудничество. По мере дальнейшего процветания государств растут стимулы для расширения политического сотрудничества. Между политическим сотрудничеством и процветанием устанавливается позитивная взаимосвязь по принципу спирали.

Во-вторых, либеральный экономический порядок способствует экономической взаимозависимости. Когда ее степень высока, гласит эта теория, меньше искушения идти на обман либо вести себя агрессивно по отношению к другим государствам, потому что все государства могут дать отпор экономическими мерами.

Наконец, как полагают некоторые теоретики, при расширяющемся политическом сотрудничестве такая международная организация, как ЕС, станет настолько могущественной, что будет жить своей собственной жизнью, превратившись в итоге в сверхгосударство. Суммируя сказанное, можно утверждать, что предчувствия Маргарет Тэтчер относительно Европейского союза абсолютно верны.

У этой теории есть один серьезный недостаток: главный тезис, на котором она построена, ошибочен. Основным мотивом деятельности государств является отнюдь не стремление добиться процветания. Хотя экономические расчеты для них немаловажны, государства существуют как в международной политической, так и в международной экономической среде. Когда эти две системы вступают в конфликт, политическая среда оказывается более важной. Выживание в анархичной международной политической системе – самая главная задача государства.

Сторонники экономического либерализма в основном игнорируют воздействие анархичности на поведение государства и делают акцент на экономических мотивах. Когда это упущение исправляется, их аргументация рассыпается по двум причинам.

Соперничество в достижении безопасности затрудняет сотрудничество, а согласно теории экономического либерализма, страны должны сотрудничать. Когда безопасность недостаточна, государства начинают больше беспокоиться об относительной, а не об абсолютной выгоде. Вместо вопроса «Выиграем ли мы оба?» они задают вопрос «Кто выиграет больше?». Они даже отвергают сотрудничество, которое даст абсолютный экономический выигрыш, если другое государство выиграет больше, из страха, что оно обратит выигрыш на укрепление своей военной мощи, а затем использует эту мощь для того, чтобы в последующих раундах одержать верх путем устрашения.

К сотрудничеству гораздо легче придти, если государства беспокоятся только об абсолютном выигрыше. В данном случае цель состоит лишь в увеличении общего экономического «пирога» и получении каждым государством по крайней мере какой-то части от этой прибавки. Однако при анархичном порядке безопасность зачастую недостаточно обеспечена. В таких случаях возрастает обеспокоенность государств относительным выигрышем, что в свою очередь затрудняет сотрудничество, если только «пирог» не делится на тонкие ломти так, чтобы отразить и соответственно не нарушить существующий на данный момент баланс сил.

Больше того, взаимозависимость может привести не только к сотрудничеству, но и к конфликтам, поскольку страны будут стремиться избежать уязвимости, которую создает взаимозависимость, чтобы повысить уровень своей национальной безопасности. В период кризиса или войны государства, которые зависят от важных экономических поставок из других стран, станут опасаться, что поставки прекратятся либо будут использованы для шантажа. Возможной реакцией станет попытка захватить источник поставок силой.

Есть множество исторических примеров того, как государства проводили агрессивную военную политику для достижения экономической автаркии. На ум сразу приходят и Япония, и Германия в межвоенный период. Можно также вспомнить, как во время нефтяного эмбарго в начале 1970-х в Америке много говорили об использовании военной силы для захвата нефтяных месторождений в арабских странах.

В XX веке Европа пережила два периода либерального экономического порядка с высоким уровнем взаимозависимости. Согласно теории экономического либерализма, эти периоды должны были бы стать временем стабильности. Но этого не случилось.

Первый период четко опровергает идеи экономистов-либералов. Временем наиболее высокого уровня экономической взаимозависимости в европейской истории, наверное, можно считать период с 1890 по 1914 год. Однако эта стадия процветания незаметно стала прелюдией к Первой мировой войне.

Второй период охватывает годы холодной войны; то время характеризовалось высоким уровнем взаимозависимости и мирным характером отношений между государствами – членами Европейского сообщества. Неудивительно, что данный временной отрезок – главный аргумент экономистов-либералов.

Конечно, связь между взаимозависимостью и стабильностью в то время очевидна, но это отнюдь не значит, что сотрудничество стало следствием взаимозависимости западных демократий. С большей долей вероятности можно утверждать, что первопричиной взаимодействия между западными демократиями и процветания в отношениях между государствами – членами Европейского сообщества, была холодная война. Сильный и потенциально опасный Советский Союз вынуждал Запад объединяться, чтобы отражать общую угрозу. Эта угроза отодвигала на задний план обеспокоенность по поводу относительного выигрыша, вытекавшего из экономического сотрудничества государств – членов Европейского союза, поскольку каждая демократическая страна Запада была заинтересована в том, чтобы ее партнеры по альянсу становились сильнее. Каждая прибавка силы помогала сдерживать СССР. Больше того, у всех этих государств был весомый стимул избегать конфликтов друг с другом, пока на Востоке маячил Советский Союз, готовый воспользоваться разногласиями на Западе.

Кроме того, доминирующая роль Соединенных Штатов в НАТО, военном визави ЕС, сдерживала влияние анархии на западные демократии и побуждала их к сотрудничеству. Америка не только обеспечивала защиту от советской угрозы, но и гарантировала, что ни одно государство Европейского сообщества не нападет на другое. Так, Франции не надо было опасаться Германии, когда та перевооружалась, так как американское присутствие на германской территории означало сдерживание немцев. Поскольку США выполняли роль «ночного дозорного», опасения по поводу относительного выигрыша среди западноевропейских государств гасли. Больше того, эти страны были готовы к тому, чтобы их экономики стали тесно взаимосвязаны.

Уберите нынешнюю советскую угрозу, верните американские войска домой – и отношения между государствами – членами Европейского сообщества коренным образом изменятся. Без общей советской угрозы или без Америки в роли «дозорного» западноевропейские страны будут относиться друг к другу с постоянным подозрением, как делали это веками до наступления холодной войны. В результате они будут беспокоиться о дисбалансе в выигрыше и утрате автономии, которая вытекает из сотрудничества. Сотрудничество при новом порядке будет более трудным, чем в период холодной войны. Возрастет вероятность возникновения конфликтов. Итак, есть веские причины относиться скептически к заявлениям, что более сильное Европейское сообщество может стать основой для сохранения мира в многополярной Европе.

ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ ГОСУДАРСТВА ЛЮБЯТ МИР?

Согласно третьему сценарию, войны удается избежать, потому что с начала XX столетия многие европейские страны стали демократическими, а либеральные демократии просто не воюют друг с другом. Как минимум, присутствие в Западной Европе либеральных демократий гарантирует, что половина Европы свободна от вооруженных конфликтов. Как максимум, демократия распространяется на Восточную Европу и Советский Союз, тем самым укрепляя мир. Мир тесно связан с демократией – такое видение международных отношений разделяют и либералы, и неоконсерваторы.

Этот сценарий основывается на теории «миролюбивых демократий». В ее пользу приводятся два аргумента.

Во-первых, некоторые утверждают, что авторитарные лидеры более склонны начинать войну, чем руководители демократических стран, потому что при авторитарных режимах лидеры не подотчетны своему населению, которому приходится нести бремя войны. При демократии граждане, которые оплачивают все издержки войны, оказывают большее влияние на действия правительства. По этой логике народ с меньшим желанием начинает конфликт, потому что именно ему приходится оплачивать его кровью. Следовательно, чем большим влиянием обладает народ, тем меньше войн.

Во-вторых, граждане либеральных демократий, мол, уважают демократические права людей – своих соотечественников и жителей других стран. Они считают, что демократические правительства обладают большей легитимностью, чем правительства при других режимах, и поэтому им чужда идея навязывания силой иностранного режима демократическому государству. Вот почему запрет на войну, отсутствующий в международных отношениях иного типа, появляется, когда речь идет об отношениях между двумя демократиями.

Первый аргумент уязвим, поскольку невозможно обосновать, что в демократической стране люди особенно чувствительны к издержкам войны и потому менее склонны к развязыванию вооруженных конфликтов, чем авторитарные лидеры. На самом деле исторические факты свидетельствуют о том, что демократии абсолютно в той же степени, что и авторитарные государства, склонны к ведению войн, хотя, следует признать, до сих пор это не были войны с другими демократиями.

Больше того, народные массы при демократии или другом строе могут быть охвачены сильными националистическими либо религиозными страстями, вследствие чего они более склонны поддерживать агрессию и не задумываться об ее издержках. Пример такого явления – широкая поддержка народом войн, которые вел Наполеон после Великой французской революции. В то же время авторитарные лидеры зачастую боятся развязывать войны, потому что они нередко высвобождают демократические силы, способные подорвать режим. Вывод: цена ведения войны может быть высокой не только для граждан, но и для авторитарных лидеров.

Второй аргумент, подчеркивающий существование в демократических государствах уважения к правам не только своих граждан, зиждется на второстепенном факторе, роль которого практически перечеркивается другими факторами, такими, как национализм и религиозный фундаментализм. Больше того, с этим аргументом связана еще одна проблема. Всегда существует вероятность того, что демократическая страна, особенно только возникшая и подобная тем, которые появились в Восточной Европе, вернется к авторитаризму. А это означает, что одно демократическое государство никогда не может быть уверено в том, что другое демократическое государство не нападет на него в будущем. Поэтому либеральные демократии должны беспокоиться по поводу относительной мощи друг друга, что равносильно утверждению, будто у каждой страны есть основания рассматривать возможность совершить агрессию против другого государства, чтобы предупредить неприятности. Достойно сожаления, что даже либеральные демократии не в состоянии преодолеть анархию.

Если отложить в сторону дедукцию, то на первый взгляд кажется, что исторические факты убедительно подтверждают правильность теории миролюбивых демократий. Либеральные демократии как будто бы никогда не воевали друг с другом. Однако если посмотреть на доказательства, то возникают сомнения в правоте такого вывода.

Во-первых, в последние два столетия демократических государств было немного, а следовательно, немного было и ситуаций, при которых две демократии могли бы воевать друг с другом. Обычно вспоминают, что Великобритания и США живут мирно с 1832 года по настоящее время, что были мирные периоды в отношениях между Великобританией и Францией (1832–1849, 1871–1940), что западные демократии мирно сосуществуют с 1945-го.

Во-вторых, есть и другие убедительные объяснения, почему в указанных трех случаях не началась война, и эти противоречащие друг другу объяснения следует исключить, прежде чем принимать теорию миролюбивых демократий.

В то время как отношения между англичанами и американцами на протяжении XIX века едва ли можно назвать безоблачными, в XX столетии они вполне гармоничны и, таким образом, укладываются в про-гнозы этой теории. Однако такого рода гармонию можно легко объяснить общими угрозами, которые заставляли Великобританию и Соединенные Штаты действовать заодно: в первой половине XX века была серьезная опасность со стороны Германии, позже – советская угроза.

Тот же самый основной довод относится к Франции и Великобритании. Хотя эти страны находились далеко не в лучших взаимоотношениях на протяжении большей части XIX столетия, на рубеже XIX и XX веков (с подъемом Германии) их отношения значительно улучшились. Наконец, как отмечалось выше, советская угроза во многом объясняет отсутствие войн между западными демократиями после 1945 года.

В-третьих, несколько демократических государств были близки к вооруженным конфликтам, что позволяет предположить, что отсутствие войн, возможно, просто случайность. Франция и Великобритания оказались на грани войны в 1898-м во время кризиса вокруг опорного пункта Фашода, (вызванного захватом французскими войсками этой суданской торговой и военной базы. – Ред.). В 1920-х годах в отношениях между Францией и веймарской Германией чуть было не дошло до столкновения из-за Рейнской области. В эпоху холодной войны Соединенные Штаты активно противодействовали нескольким демократически избранным правительствам стран Третьего мира, в том числе режимам Сальвадора Альенде в Чили и Хакобо Арбенса в Гватемале.

И последнее. Некоторые считают Германию при Вильгельме демократией или, по крайней мере, квазидемократией. Если так, то Первая мировая война становится войной между демократиями.

Хотя распространение демократии по всей Европе несет с собой большие потенциальные возможности для защиты прав человека, оно не гарантирует мирных отношений между государствами после холодной войны. Многие американцы найдут, что этот аргумент идет вразрез с их чувствами и убеждениями. Они считают, что Соединенные Штаты – миролюбивая, по сути, страна, и приписывают миролюбие ее демократическому характеру. Отсюда они делают вывод, что демократии – это более миролюбивые государства, чем авторитарные, и, значит, полная демократизация Европы в основном устранит угрозу войны. Такой взгляд на международную политику, по всей вероятности, будет опровергнут ходом событий в предстоящие годы.

ТОСКА ПО ХОЛОДНОЙ ВОЙНЕ

Выводы моего эссе однозначны, хотя и парадоксальны. Окончание холодной войны предвещает опасные события. Запад заинтересован в поддержании мира в Европе. Следовательно, он заинтересован в сохранении порядка, который установился в эпоху холодной войны. Отсюда вытекает, что Запад заинтересован в сохранении конфронтации, характерной для холодной войны. Антагонизм холодной войны мог бы продолжиться при более низком уровне напряженности между Востоком и Западом, чем это было в прошлом, но при полном окончании холодной войны новых проблем стало бы больше, чем решенных.

Судьба холодной войны находится главным образом в руках Советского Союза. СССР – единственная сверхдержава, которая представляет серьезную угрозу для Европы, а советская угроза – это клей, который скрепляет НАТО. Устраните эту угрозу – и США, вероятно, покинут европейский континент. Оборонительный союз, который Соединенные Штаты возглавляли в течение 40 лет, скорее всего, распадется, и таким образом будет положен конец биполярному порядку, благодаря которому в Европе последние 45 лет сохранялся мир.

Американцы или западноевропейцы мало что могут сделать для сохранения холодной войны.

Во-первых, этому препятствуют внутриполитические факторы. Очевидно, что западные лидеры не могут строить политику национальной безопасности, исходя из необходимости сохранять вооруженные силы в Центральной Европе только для того, чтобы там оставались советские войска. Идея размещения крупных воинских контингентов с целью вовлечения Советского Союза в гонку вооружений для поддержки нынешнего порядка была бы отвергнута как эксцентричная и противоречащая общему убеждению, что окончание холодной войны и освобождение от советского ига в Восточной Европе сделают мир безопаснее и лучше.

Во-вторых, идея поддержки теряющего силу соперника идет вразрез с основными нормами поведения государств. Государства заботит в основном вопрос их относительной силы в системе, и поэтому они заняты поиском возможности обмануть друг друга. Так или иначе, они хотят, чтобы их соперники теряли силу и влияние, и неизменно делают все, чтобы ускорить этот процесс и добиться максимально негативных для соперника результатов. Другими словами, государства не задаются вопросом, какое распределение силы наилучшим образом способствует стабильности, чтобы затем приложить максимум усилий для создания и поддержания такого стабильного порядка. Вместо этого каждая страна преследует более узкую цель – добиться максимального превосходства над потенциальными противниками. А международный порядок, который в итоге устанавливается, – это всего лишь побочный продукт подобного рода соперничества.

Рассмотрим, например, происхождение порядка, установившегося в период холодной войны. Ни одно государство не намеревалось его создавать. Фактически и США, и Советский Союз изо всех сил стремились в первые годы холодной войны подорвать позиции другой державы в Европе, что положило бы конец биполярному порядку на континенте. Превосходная стабильная система, которая возникла в Европе в конце 1940-х, стала ненамеренным следствием интенсивного соперничества между сверхдержавами.

Больше того, даже если бы американцы и западноевропейцы хотели помочь Советскому Союзу сохранить статус сверхдержавы, вовсе не очевидно, что они смогли бы это сделать. СССР уходит из Восточной Европы и сокращает свои Вооруженные силы прежде всего потому, что его экономика испытывает огромные трудности. В Советском Союзе не знают, как исправить положение дел в экономике, а западные правительства мало чем могут тут помочь. Запад может и должен избегать причинения злонамеренного вреда советской экономике, но в настоящий переломный момент трудно понять, каким образом Запад мог бы серьезным и позитивным образом повлиять на ситуацию.

Тот факт, что Запад не способен удержать ситуацию в состоянии холодной войны, не означает, что США не должны пытаться сохранить нынешний порядок. Соединенным Штатам необходимо сделать все возможное, чтобы избежать полного взаимного вывода войск из Европы. Так, на переговорах по контролю над обычными вооружениями американцы должны стремиться добиться крупного взаимного сокращения сил, но им не следует ставить себе целью полный взаимный вывод. Возможно, Советский Союз все же выберет вариант полного ухода. Если такое случится, Соединенные Штаты мало что могут сделать, чтобы помешать этому.

Если же полный вывод советских войск из Восточной Европы окажется неизбежным, перед Западом встанет вопрос, как поддерживать мир в многополярной Европе. Ниже предлагаются три рекомендации относительно того, какой политический курс надо проводить в отношении Европы.

Первая рекомендация. США должны поощрять ограниченное и тщательно управляемое распространение ядерного оружия в Европе. Лучший способ избежать войны на континенте после холодной войны – ядерное сдерживание. Отсюда следует, что распространение ядерного оружия в определенной степени необходимо, чтобы компенсировать вывод советского и американского ядерных арсеналов из Центральной Европы. В идеале, как я уже упоминал, ядерное оружие должно быть у Германии, но ни у какого другого государства.

Вторая рекомендация. Великобритании и Соединенным Штатам, наряду с европейскими странами, придется противостоять любому новому агрессору активно и эффективно, с тем чтобы уравновесить процесс объединения стран и взаимного устрашения, который неизбежно начнется в Европе после холодной войны. Однако установление баланса в многополярной системе затрудняется либо из-за географического фактора, либо из-за проблем с координацией действий. Великобритания и США, будучи физически отделены от европейского континента, могут посчитать, что они не особенно заинтересованы в развитии событий там. Это означало бы отказ от обязательств и, что более важно, отказ от своих интересов в Европе.

Обе эти державы не сумели противодействовать Германии в периоды, предшествовавшие двум мировым войнам, и тем самым повысили степень вероятности развязывания этих войн. Для мира в Европе весьма существенно, чтобы Великобритания и Соединенные Штаты не повторили ошибки прошлого.

Оба этих государства должны поддерживать вооруженные силы, которые можно развернуть против тех континентальных стран, от которых исходит угроза миру. Для этого они должны будут убедить своих граждан одобрить политику продолжения выполнения обязательств в Европе. Сейчас сделать это будет труднее, чем в прошлом, потому что главной причиной продолжения курса на дальнейшее выполнение этих обязательств будет не предотвращение грядущей гегемонии, а сохранение мира; необходимость предотвращения гегемонии объяснить общественности легче. Больше того, согласно этой рекомендации, Великобритания и США должны взять на себя решение непривычной задачи, учитывая то, что государствам по их природе присуще уделять основное внимание максимальному увеличению относительной силы, а отнюдь не укреплению стабильности.

Тем не менее британцы и американцы реально заинтересованы в мире, особенно из-за риска широкомасштабного использования ядерного оружия в будущей европейской войне. По этой причине правительствам обеих стран следует убедить общественность признать эту заинтересованность и поддержать политику, направленную на ее поддержку.

Советский Союз может в конце концов вернуться к своей прежней политике экспансионизма и угрожать нарушением status quo. Если такое случится, мы вновь возвратимся к холодной войне. Однако, если СССР будет придерживаться политики сохранения status quo, его мощь могла бы сыграть важную роль в противодействии Германии и в поддержании порядка в Восточной Европе. Важно, чтобы в тех случаях, когда Советский Союз действует как уравновешивающая сила, Соединенные Штаты сотрудничали бы со своим бывшим противником и не допускали бы проявлений недоверия как пережитка холодной войны.

Третья рекомендация. Необходимы совместные усилия для того, чтобы не допускать проявлений гипернационализма, особенно в Восточной Европе. В период холодной войны национализм удавалось сдерживать, но он может проявиться, как только советские и американские войска покинут центр Европы. Если национализм не обуздать, он станет причиной беспорядков. Честное преподавание истории своей страны особенно важно, поскольку ложная, шовинистическая интерпретация истории – основное средство распространения гипернационализма. Страны, в которых история преподается в искаженном виде, когда политика собственного государства оправдывается и само государство возвеличивается, нужно открыто критиковать и подвергать санкциям.

Выполнение любой из перечисленных задач будет нелегким делом. Собственно говоря, я не предполагаю, что этим рекомендациям будут следовать; большая часть из них идет вразрез с превалирующими настроениями и общественным мнением в Америке и Европе, а также с сутью поведения государств. Даже если данные рекомендации будут выполняться, это не сможет гарантировать мир в Европе. Если холодная война действительно осталась в прошлом, тогда вряд ли в ближайшие десятилетия можно надеяться на стабильность, которая царила в Европе последние 45 лет.

От редактора

Статья Джона Миршеймера была опубликована в августе 1990 года, ровно в середине отрезка между двумя историческими событиями. Почти годом раньше – осенью 1989-го – рухнула Берлинская стена, что знаменовало конец «советского блока» в Европе. А еще через год – летом 1991-го – по сути, прекратил свое существование Советский Союз, хотя до юридического оформления этого факта прошла еще пара месяцев.

В возбужденной атмосфере судьбоносных перемен, когда казалось, что мировая политика пойдет отныне по какой-то иной, чем раньше, траектории, сумрачный реализм Миршеймера представлялся несвоевременным и неоправданным.

Спустя почти два десятилетия приходится признать, что предостережения чикагского профессора ближе к реальности XXI столетия, чем предчувствие «новой эры», о котором говорили его тогдашние оппоненты. Мир действительно оказался куда менее стабильным и предсказуемым, чем в годы холодной войны.

К счастью, не все из того, что ожидал Джон Миршеймер, осуществилось. Так, вопреки его опасениям, объединенная Германия не стала источником реваншизма и великодержавных амбиций. Будучи последовательным реалистом, то есть представителем школы, которая считает национальное государство исключительным субъектом международных отношений, Миршеймер не верил в феномен Европейского союза. Между тем это надгосударственное объединение с уникальной политической культурой действительно изменило атмосферу Старого Света, скорректировав поведение государств.

По той же причине не осуществились сценарии ядерной гонки в Европе, однако в более широком контексте они реализованы. Ядерное оружие действительно расползается по планете, превратившись и в средство защиты суверенитета, и в атрибут особого статуса.

Вообще, то, о чем пишет Миршеймер, воплотилось в жизнь, но не в европейском, а мировом масштабе. Что, в общем, вполне объяснимо: он все-таки анализировал эпоху, на протяжении которой большая мировая политика практически исчерпывалась Европой и евро-атлантическим пространством. А в конце XX – начале XXI столетия глобальная арена резко расширилась, включив в себя регионы, не игравшие серьезной самостоятельной роли в предыдущие века. Утрата баланса международной системы, опасность многополярности как весьма нестабильной модели, конкурентная и «внеэкономическая» логика поведения государств, рост национализма – все это наглядно проявилось в прошедшие годы.

Подход Миршеймера противоречит либеральному представлению, которое доминировало в оценке мирового развития в последние два десятилетия. По его мнению, достижение экономической рентабельности и процветания – это не определяющая цель деятельности государства как международного субъекта, таковой является только обеспечение безопасности. И когда эти две задачи сталкиваются, политическая всегда берет верх, разрушая, казалось бы, разумные экономические аргументы. Трудно найти более убедительный пример справедливости подобной точки зрения, чем политизация энергетики и те страсти, что кипят в Европе вокруг поставок российских углеводородов.

Автор ставит под сомнение и такую аксиому, как «демократии не воюют друг с другом». И хотя со времени написания статьи вооруженных конфликтов между развитыми демократиями не случилось, примечательно, что именно демократии масштабно применяли военную силу: Югославия, Афганистан, дважды Ирак, не считая локальных проявлений.

Некоторые моменты статьи Джона Миршеймера перекликаются с сегодняшними конфликтами. Скажем, ему и в голову не приходило, что после роспуска Организации Варшавского договора НАТО сохранится, а Москва это позволит. Для автора само собой разумелось, что с концом идеологического противостояния его инструменты уйдут в прошлое и придется создавать новые институты. Скорее всего, рано или поздно так и будет, но прощание с Североатлантическим альянсом затянулось. Миршеймер ошибся и в том, что США придется уговаривать не уходить из Европы. Вашингтон не собирается уступать там позиции, хотя расхождение стратегических горизонтов Старого и Нового Света весьма заметно.

Ну и, конечно, пророчески звучит следующий пассаж: «Честное преподавание истории своей страны особенно важно, поскольку ложная, шовинистическая интерпретация истории – основное средство распространения гипернационализма. Страны, в которых история преподается в искаженном виде, когда политика собственного государства оправдывается и само государство возвеличивается, следует открыто критиковать и подвергать санкциям». Как будто обращено напрямую к властям государств, возникших на территории бывшего СССР, у которых то эсэсовцы становятся национальными героями и истинными патриотами, то Сталин провозглашается «эффективным управленцем».

Статья «Почему мы скоро будем тосковать по холодной войне» создает благоприятную почву для размышлений именно сегодня, когда всем очевидно: что-то в мире пошло не так. Конечно, схемы прежней эпохи восстановить невозможно да и не нужно. Но полезно внимательно взглянуть на то, от чего мы уходили, чтобы всерьез задуматься, почему мы пришли не туда, куда стремились.

[nomad101]

Clondike

Юрген Граф сейчас живет в Москве.Хотя это не удивляет...

[deals]

в самом начале писали что вот всё нато "бахнет" по рф и тогда самая непробиваемая про москвы не выдержит и центр управления страной со всеми генералами и т.п. упадет... ну конечно не выдержит но по идее всему этому нато и сейчас особо не страшно "бахнуть", как вариант, думаю то что держит это разработанная в 70х годах "хрень" ответного удара (давным давно гдето толи смотрел толи читал) смысл которой в том что она постоянно какбы следит за "обстановкой" и в случае если полстраны будет накрыто ядреными бомбами ) то она сама запустит без всяких командиров какието там саааамые неизвестные и секретные ракеты из сааамых непредсказуемых мест и полетят они на тот континент толпой которая чутьли не орбиту сдвинуть может не говоря о том что ктото там а потом и "тут" останется в живых.

а по поводу названия топика "если ли война между" да она есть, её только по телику нет, как холодная была так и осталась если еще холодней не стала с появлением новых технологий, свидетельство тому всякие "разногласия сша и рф" которыми кишат новости да и само поведение людей вокруг, да на техже форумах, Ыыы да вот на этом =)

[Bado]

До сих пор актуально:

СКИФЫ

Мильоны - вас. Нас - тьмы, и тьмы, и тьмы.

Попробуйте, сразитесь с нами!

Да, скифы - мы! Да, азиаты - мы,

С раскосыми и жадными очами!

Для вас - века, для нас - единый час.

Мы, как послушные холопы,

Держали щит меж двух враждебных рас

Монголов и Европы!

Века, века ваш старый горн ковал

И заглушал грома, лавины,

И дикой сказкой был для вас провал

И Лиссабона, и Мессины!

Вы сотни лет глядели на Восток

Копя и плавя наши перлы,

И вы, глумясь, считали только срок,

Когда наставить пушек жерла!

Вот - срок настал. Крылами бьет беда,

И каждый день обиды множит,

И день придет - не будет и следа

От ваших Пестумов, быть может!

О, старый мир! Пока ты не погиб,

Пока томишься мукой сладкой,

Остановись, премудрый, как Эдип,

Пред Сфинксом с древнею загадкой!

Россия - Сфинкс. Ликуя и скорбя,

И обливаясь черной кровью,

Она глядит, глядит, глядит в тебя

И с ненавистью, и с любовью!...

Да, так любить, как любит наша кровь,

Никто из вас давно не любит!

Забыли вы, что в мире есть любовь,

Которая и жжет, и губит!

Мы любим все - и жар холодных числ,

И дар божественных видений,

Нам внятно всё - и острый галльский смысл,

И сумрачный германский гений...

Мы помним всё - парижских улиц ад,

И венецьянские прохлады,

Лимонных рощ далекий аромат,

И Кельна дымные громады...

Мы любим плоть - и вкус ее, и цвет,

И душный, смертный плоти запах...

Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет

В тяжелых, нежных наших лапах?

Привыкли мы, хватая под уздцы

Играющих коней ретивых,

Ломать коням тяжелые крестцы,

И усмирять рабынь строптивых...

Придите к нам! От ужасов войны

Придите в мирные обьятья!

Пока не поздно - старый меч в ножны,

Товарищи! Мы станем - братья!

А если нет - нам нечего терять,

И нам доступно вероломство!

Века, века вас будет проклинать

Больное позднее потомство!

Мы широко по дебрям и лесам

Перед Европою пригожей

Расступимся! Мы обернемся к вам

Своею азиатской рожей!

Идите все, идите на Урал!

Мы очищаем место бою

Стальных машин, где дышит интеграл,

С монгольской дикою ордою!

Но сами мы - отныне вам не щит,

Отныне в бой не вступим сами,

Мы поглядим, как смертный бой кипит,

Своими узкими глазами.

Не сдвинемся, когда свирепый гунн

В карманах трупов будет шарить,

Жечь города, и в церковь гнать табун,

И мясо белых братьев жарить!...

В последний раз - опомнись, старый мир!

На братский пир труда и мира,

В последний раз на светлый братский пир

Сзывает варварская лира!

1918

Александр Блок. Избранное.

Москва, "Детская Литература", 1969.

[Bik]

deals

Ничего не поняла...

Неправильно понял вопрос? Какой будет война,а не как она ведется...(какими методами)

Твои источники знаний уже устарели (насчет Нато)...согласна,что следит за "обстановкой РФ... Докажи ,что у НАТО есть(неизвестные и секретные ракеты(из самых не предсказуемых мест))...Это не факт...Главное ,думаю уничтожить главные силы противника,в течении минуты (чтобы сделать врагу больно ,нужно в него попасть...)

Мыслю так: есть вещи похуже,чем воевать вместе с союзниками.

Например: воевать без них...(экономически ,гораздо выгоднее ... )

Побеждать не числом ,а умением(профессионально). Время от времени,дерево свободы ,нужно поливать кровью тиранов и патриотов...

Действовать просто в соответствии с вашими главными принципами(в критической ситуации).

[deals]

нифига не понял че она написала

я тоже..

Не у нато есть а у нас, пендосам такую систему иметь пожалуй просто незачем

про победу не числом а умением как раз к месту, так сейчас и происходит. А слово война здесь вовсе не означает общепринятые боевые столкновения, потому и "холодная"

зы. почитал посты Bik в разделе "Политический форум" и все встало на свои места =)

[nomad101]

Из Блока более актуальное это)

ФАБРИКА

В соседнем доме окна жолты.

По вечерам - по вечерам

Скрипят задумчивые болты,

Подходят люди к воротам.

И глухо заперты ворота,

А на стене - а на стене

Недвижный кто-то, черный кто-то

Людей считает в тишине.

Я слышу всё с моей вершины:

Он медным голосом зовет

Согнуть измученные спины

Внизу собравшийся народ.

Они войдут и разбредутся,

Навалят на спины кули.

И в желтых окнах засмеются,

Что этих нищих провели.

[noBap]

кавооо чаввоооо? вы ваще куда поехали?

на счет танков:

Т-34 слизан с "кристи".

если вы считаете, что Т-34 слизан с "кристи", то вас наверняка на войне довольно быстро убьют. Ну это же человеку мало мальски знакомому с техникой и обьясныт не надо. По тому что... да и не важно, вот убьют вас там уже не важно.

Доказывать и убеждать никого не собираюсь. Кто хочет разобратса в истине, тот сам разберетса. Ну или хотя бы спросит и не будет спорить.

на счет "информационных" войн:

сначала блин надо в понятиях определитса... тут даже непонятки с самим термином "информация", неговоря уже о том как? с какой целью? по какой тактике? какими средствами? и ваще что? где? каво?

[nomad101]

noBap

"Кристи" это "БТ"."Основной причиной покупки танка "Кристи" М.1930 послужило, прежде всего, предоставление фирмой технической помощи, передача всех производственных чертежей и технологического процесса производства танка. Дж. У.Кристи выразил также готовность прибыть в СССР сроком на два месяца для консультаций и организации производства. Кроме того, фирма предоставляла возможность нашему инженеру работать на заводе в Рауэй (США). Техническая помощь не распространялась лишь на двигатели "Либерти", так как они под маркой "М-5" уже производились в СССР по лицензии."