Опять мат!!, Дети, не для вас!!!!! Автор: Мама Стифлера [ принято к публикации 21-07-2008 15:53 | Шырвинтъ ] Праздники выдумывают буржуи. От [ой] делать, скорее всего. Раньше, вот, [ой]ись было: два больших празника в году. Новый Год и Восьмое Марта имени Розы Люксембург. И с развлечениями всё понятно: на Новый Год поблевать салатом оливье с балкона, и покидать соседям в почтовые ящики китайские петарды, а на Восьмое Марта получить [ой]юлей от любящего супруга. А потом кто-то, блять, начал хуйнёй страдать: Валентинов день какой-то придумали, сердечки-валентинки, романтические ебли под индусские благовония, и Хеллоуин до кучи. Какой Хеллоуин в России, а? Вы пробовали в конце октября выползти ночью на улицу с тыквой на ебле, постучать в первую попавшуюся дверь, и запеть: «К вам детишечки пришли, тыкву [ой] принесли, дайте быра нам канфет, а не то нассым в еблет»? И не пробуйте. Россия – не Америка. Канфетами у нас по ночам просто так никто не разбрасываецца. А вот [ой]ы дадут определённо. В общем, буржуйские развлекухи нашему российскому менталитету чужды. И лично мне – в особенности. Я вообще празники не люблю, ибо всегда потом почему-то отмываю посуду и хату до августа. А Хеллоуин просто ненавижу. *** Телефон исполнил песню «Подруга подкинула проблему, шлюха», и я подняла трубку: - Чо нада? - Бабла, мужиков с большими хуями, пару ящиков пива, и голую китайскую хохлатую сабачьку. – Серьёзно ответила в трубке Ершова, а потом заорала: - Чо за вопросы?! «Чо нада»… Шоколада! Ты меня ждёшь? Я уже стою у твоего подъезда, и не знаю кода! Говори немедленно, на улице ледниковый пириод. Старость не радость. Сначала начинаешь забывать, што ждёш гостей, потом впадаешь в маразм, и начинаешь ссать в штаны, а потом смерть, и браццкая могила на ассенизаторских полях в Люблино. - Нажимай четырнаццать, потом ключ… - Где тут ключ?! - В [ой]е, Юля! Он там нарисован на кнопочке! - Я нажала. Там гудки вначале пошли, а потом какой-то дед сказал, что щас меня помоями обольёт с балкона… Говори нормальный код! - Не хватало бабке горя – так купила порося… Стой на месте, щас спущусь. Спускаюсь вниз, забираю околевшую Ершову с улицы, и тащу её домой. - Ты нашла пу-пу-пушыстую мишуру? - Стучит зубами Юлька. – А шшшшшшортики блестящие? - Где я, блять, найду тебе мишуру с шортами?! Я похожа на Верку Сердючку? - На дуру ты похожа. – Лифт приехал на четвёртый этаж. Выходим. – Я знала, что ты [ой] не запасливая баба, поэтому привезла тебе мишуру, шортики, и красный лифчик третьего размера. Вата у тебя есть? - Нету. У меня есть Тампаксы и прокладки Олвейз «от уха до уха». Дать? - Взять, блин! В лифчик чего тебе пихать будем? - А… - Вспоминаю, зачем приехала Ершова, и вздыхаю: - Носки махровые пихну. Вспомню деццтво золотое. - Да-да. Напихай носочков своих полосатеньких, Буратина бля. Лифчик, напомню, кружевной! Прозрачный! Надо чонить такое, сисечного цвета. Что у тебя есть сисечного цвета? - Ну… - Задумалась. - Ну, хуй ево знаит… Колготки есть. Бронзовые. - Однако, ты высокого мнения о цвете своих сисек. – Ершова заржала. – А синие колготки у тебя есть? - А то. – Я обиделась. – Цвета тухлова ливера. Но это спешал фо ю, Ершова. Охуенно подходят к твоему лицу. Кстате, будеш тут выёбываться – ваще никуда не пойду. - Пойдёш. – Махнула рукой Юлька. – Там же будет Дима Пепс. - Это шантаж, Юля. - Нет, это [ой]ись, Лида. Это очень за-е-бись! *** *За месяц до описываемых событий.* - Празника хочецца чота… - Ершова потянулась всем телом, и хрустнула шеей. – Празника. Феерии. Пьянства с алкоголизмом. Куража. Ебли, в конце концов, празничной. Какой там у нас следующий празник? - Празник сенокоса. - Говно празник. Как-то с куражом не ассоциируецца. Што ещё? - Новый Год в декабре. - Долго. Это очень долго ещё. Вспоминай, чо там ещё есть. - Пошла ты в жопу. Сама вспоминай. - Сентябрь, актябрь.. – Ершова напряглась. - Ноябрь потом.. – Посказала я. - Иннахуй. Сама помню. Слушай, а чо в октябре у нас? Вот в башке крутицца празник какой-та – а вспомнить нимагу. - День рождения у Димы Борода-в-говне. - Блин, Бородулькин меньше всего похож на празник. Есть ещё чота… Слышь, как эта моча называецца, когда надо наряжацца в блядей, и ходить по улице с тыквой? - Хеллоуин. А почему именно в блядей? - А в кого ты ещё хотела бы нарядицца? В Красную Шапочьку? В Белоснешку? В Василису Прекрасную? Посмотри на себя. Или на меня. Наше с тобой вечное амплуа – это портовые шлюхи. Это карма, Лида. Смирись. Забудь, что четверть века назад ты очень удачно сыграла роль Снежинки в яслях. Это было давно. Времена меняюцца. Теперь ты – старая [ой] в красном лифчике. Всё. Да [ой] в общем-то. [ой] так [ой]. Чо такова? Хули там Белоснешка или Василиса? Это каждая дура может напялить пласмассовую корону и своё свадебное платье, которое лет пять как валяецца в мешке на балконе. И всё. И вот вам Василиса белоснежная, дрочите на здоровье. А вот нарядицца блядью, да ещё пройтись так по ночной улице – это нужно быть сильной, отважной, незакомплексованной, и полной дурой. В общем, права Юлька – эта роль чотко для нас. Осталось дождацца октября и Хеллоуина. И тогда мы с Ершовой блеснём своими актёрскими способностями так, што все эти Василисы охуеют. Воистину. *** - Ну, во! – Ершова сделала шаг назад, и восхищённо поцокала языком: - Красавица! Настоящая проблядь! Щас только на левый глазик ещё блёсточек добавим… И вот сюда, на волосы… Всё, можешь смотреть! Поворачиваюсь к зеркалу. - Мама!!!!!! - Впечатлило? – Ершова гордо откинула со лба завитую прядь волос, и подтянула сползшие чулки с люрексом. – Я старалась. - Я заметила. – Первая волна ужаса уже стекла холодным потом мне в трусы, и я посмотрела в зеркало ещё раз. – Юля, я так на улицу не пойду. - Зассала, да? – Глумливо крикнула Ершова, и начала на меня наскакивать: - Ах ты ссыкло старое! Мы ж с тобой, сволочь, договорились уже! Чо ты ссышь, жаба?! Кто тебя ночью увидит-то?! Шубу напялишь, в такси сядешь – и впирёд, к алкоголизму! - В шубе жарко… - Я ещё как-то силилась оправдать свой неконтролируемый порыв паники. – Вспотею… - А и [ой]! – Отмахнулась Юлька. – Шлюхи – они завсегда потные, у них работа такая. Ну, чо ты такое ебало пластилиновое сделала? Всё пучком! Щас тока блёсточек на правый глазик добавим… - Пошла в [ой]у! – Я отпихнула Юлькину клешню, с зажатой в ней кистью, и вылетела из комнаты. – Хватит блёсточек! Я и так, блять, как в алмазной пещере! [ой] не вижу, одно северное сияние перед глазами! Едем уже, пока не передумала! Перед выходом я ещё раз посмотрела на себя в зеркало, и перекрестилась. Хорошо, если меня на улице просто выебет в жопу случайный прохожый. А если менты? А если загребут? Из одежды на мне был только красный лифчик, набитый колготками, лаковые шорты-трусы, и чулки в сеточку. А, и на голове ещё ободок с розовыми заячьими ушами и такая же розовая бабочька на шее. И туфли, похожые на ходули. Их, вместе с лифчиком и прочей бляццкой атрибутикой, принесла запасливая баба Ершова. Сама Ершова, покачиваясь на таких же туфлях, гордо выпячивала свою грудь, тоже вылепленную из колгот, и задрапированную сверху мишурой. Чулки и джинсовая юпка длиной в дваццать сантиметров делали её похожей на подругу дальнобойщика. Видимо, так оно и было задумано. - Один у нас с тобой недостаток – уж больно красивые! – Довольно резюмировала Юлька, и, отвесив мне несильного подсрачника, выпихнула меня из квартиры. – А теперь – вперёд! За Родину, за Сталина! Команда «Газы» дана для всех! Я закрыла входную дверь, и повернулась к лифту. - Здрасьте… Я вздрогнула, и подняла глаза. На лестнице стояли и пытались открыть дверь, мои соседи. Рома и Вика Ковалёвы. То ли сектанты, то ли религиозные фанатики - хуй их разберёт. Вечно ходят в каких-то робах, читают мне лекции о конце света и спасении души, и периодически рожают детей дома, в ванной. Пятерых уже нарожали. И все до сих пор живы, что странно. Врачей к беременной Вике Рома не подпускал принцыпиально. И роды сам принимал. Она там орала на всю квартиру, а Рома орал ещё громче: «Это бесы тебя терзают, супруга моя возлюбленная! Не теряй веры, Виктория! Иисус любит тебя! Не подавайся соблазнам, прихожанка! Излей младенца на свет Божий!» Как там она изливала младенцев – я, слава труду, не видела. Но Ковалёвых побаиваюсь. - Здрасьте. – Ответила я на приветствие, и тут же отвернулась. - Иисус любит тебя.. – Несмело сказала Вика, и с завистью посмотрела на мои празничные ходули. - Спаси свою душу, отринь бесовские происки, воспротивься им! – Вдруг повысил голос Роман. – Бог есть в каждом! - Спасибо. – Я с силой дрочила кнопку лифта, и косилась на Ершову. - Я никуда не пущу тебя! – Вдруг закричал Рома, и распластался на дверях лифта. – Спаси себя! Не торгуй плотью своей, сестра! Читай шестнадцатый псалом немедленно! - Святой отец! – Ершова плечом отпихнула Рому от лифта. – Идите [ой]! Идите туда, и не возвращайтесь. А мы тогда спасём вашу жену. И детей. Мы сводим Вику на мушской стриптиз, купим вашим детям комиксы с Человеком-Пауком, и научим их ругацца матом. - Бесы! – Заверещал Рома. – Всюду бесы! Виктория, неси святую воду! - Лида, [ой]уем пешком. Я жопой чую – нам хотят испортить празничный макияж… - Шепнула Юлька, и резво поскакала на своих туфлях-костылях вниз по лестнице. Я бросилась за ней. - Соседи у тебя жуткие. – Пыхтела подруга. – Бесами ещё пугают, уроды. Я чота их забоялась даже. - И правильно делаешь. – Я толкнула подъездную дверь, и мы с Юлькой выпали в холодную ночь. – У меня самой, когда я их вижу, очко играть начинает. Ты, кстати, ещё не видала, как Рома по ночам по подъезду с кадилом ходит. Не знаю, чо за сушоный кал он в него кладёт, но утром в подъезд выйти нельзя. Говнищем пасёт на весь квартал. - В дурку их сдать нужно. – Юлька подняла руку, пытаясь изловить такси. - Не выйдет. – Я плотнее запахнула шубу, и поправила заячьи уши. – Рома нашему участковому машину бесплатно освятил, и табельный пистолет. - Сплошная коррупцыя. – Блеснула эрудицией Ершова, и сунула голову в окно остановившейся девятки: - На Декабристов. Едем? Лид, залезай. Водитель девятки с интересом разглядывал Юлькины ноги в сеточку, и празничный мэйк ап. - Вас у метро высадить? - Да. – Отрезала Юлька, и сердито натянула на колени куртку. - А дальше вы куда? Сука любопытная, блин. - Коту под муда. – Ответила Ершова, и заметно занервничала. - В гости к мальчикам, наверное? Шофёр мне нравился всё меньше и меньше. Юльке, кстати, тоже. - И к девочкам. На детский утренник. – Ершова пошла пятнами. А это хуёвый знак. Значит, жопой чует какую-то шляпу. - А документы у вас есть? – Вдруг спросил шофёр, и съёхал на обочину. Всё. Вот она – шляпа. Приплыли, девки – сливайте воду. - А какого хуя… - Начала Ершова, но тут шофёр вытащил красную книжечку, махнул ей перед нашими ебалами, и быстро спрятал её запазуху. - Документы! Я быстро полезла в сумку, и уже открыла рот, чтобы объяснить дяде, что мы вовсе не продавцы собственных пёзд, но Ершова, извернувшись, просунула руку назад, между сиденьями, и больно ущипнула меня за ногу. Я истолковала её жест правильно, и захлопнула сумочку. И рот заодно. - Парниша, может, договоримся, а? – Ершова расплылась в улыбке, и погладила дядьку по коленке. – В честь праздничка бесплатно. Да, Клеопатра? Я не сразу поняла, к кому это Юлька обращаецца, и молчала. - Да, Клеопатрочка, блять?! – Уже с нажимом в голосе снова повторила свой вопрос Юлька, и я сориентировалась: - О, да, Жоржетта. Юлька хрюкнула, продолжая улыбаться, а дядька обернулся: - Клеопатра? Ну вы, девки, чувство меры поимели бы хоть. Клеопатра, блин… Псевдоним надо брать объективно. Машка Шняга например. - Чо?! – Я не выдержала, и заорала: - Ты себя-то в зеркало видел, узбек чукотский?! В штанах у тебя шняга, [ой] ты дермантиновый! Юлька, ёбни ему! На слове «Юлька» Ершова вцепилась дядьке когтями в яйца, и укусила его за ухо. Я, не растерявшись, вытащила у себя из-под жопы трехкилограммовый справочник «Жёлтые страницы. Все адреса Москвы», и несильно шлёпнула обидчика по еблу. Сильно уебать не получилось: крыша низкая, размах не тот. - Беги! – Завизжала Ершова, ещё раз укусила дядьку за щеку, и вывалилась из машины. Я вывалилась следом, и осталась лежать в луже. - Я сказала беги! – Наступила мне на руку каблуком Юлька, я взвигзнула, и поскакала вдоль дороги на карачках, путаясь в шубе, и сбивая заячьими ушами гандоны с придорожных кустов. - Во дворы, во дворы уходи, каркалыга! Я сменила галоп на рысь, и свернула в какой-то двор. Через десять минут, когда я упёрлась лбом в чугунную урну, и остановилась, сзади послышалось: - Ушли. - Точно? - Стопудово. - А это кто был? - А я ебу? То ли мусор, то ли не мусор. Один хуй – паспорт в такой ситуации показывать нельзя, запомни. Я как-то уже показала сдуру. Забрали в отделение вместе с паспортом, и там ещё ебало мыть пришлось, чтоб на свою собственную фотку быть похожей. А то мне уже дело шить начали. Вопросы у меня закончились. Я повернулась к урне жопой, и села на землю, переводя дыхание. - Ну что? – Юлька сбоку тоже отдышалась. – К тебе? - Нет, блять. В клуб. К Диме Пепсу. - Ладно, не ори… Чо я, виновата штоле? – Ершова нахохлилась, и полезла в сумку за сигаретами. - А знаешь, Ершова, – Я тяжело поднялась, и и облокотилась на урну, – какая у меня на тебя песня стоит на мобиле? - Шалава лава-лава-лава? – Предположила Юлька. - Почти. – Я отряхнула руки, и отвесила подруге пинчища. – «Подруга подкинула проблему…» - Шлюха! – Хором закончили мы с Ершовой, и заржали. - Не, Лидка. Хеллоуин мы вот так просрать не можем. Потом ещё долго следующего празника ждать. - Я никуда больше не пойду. И не уговоривай. - Не.. – Поморщилась Ершова. – Я сама никуда не пойду. Я о другом. У тебя есть чёрный спортивный костюм? - Дедушкин. - О! То, что доктор прописал! Уши свои ослиные не проебала? Мы щас их каким-нить говном намажем, чтоб чёрные были, а ещё нам нужен пояс от халата. Это будет хвост. - Ершова, ты чо задумала? - Хеллоуин, Лида. Самый лучший день для всякой нечисти. Ну, сечёшь? - Нет. - Кодовое слово «бесы». Ну? - Юля, только не говори… - Ковалёвы-ы-ы-ы-ы!! – В кровожадной улыбке расплылась Юлька. – Ковалёвы-ы-ы-ы-ы!! Щас мы, блять, им покажем, как с проститутками нас перепутывать, и концом света пугать. Короче, сценарий такой… …Две женские фигуры в грязных шубах, громко и зловеще хихикая, растворились в ночи.
