Имперские замашки.

[Alexsvatov]

petrovna

в chrome тоже весь текст жирный. Я ещё тогда твоему замечанию спикеру удивился.

[petrovna]

в chrome тоже весь текст жирный. Я ещё тогда твоему замечанию спикеру удивился.

Думаю скорей всего недоработанная версия. Я вообще то специально выделяю только заголовки. Почему так происходит?

[petrovna]

Россия как "страна за Великим Лимитрофом", добивающаяся статуса европейской великой державы, собственно, не могла бы осуществить свои чаянья иначе, нежели в ипостаси "России-Евразии", т.е. империи, поглотившей Лимитроф.

I

При нас совершается ломка привычных геополитических определений России. Остались в прошлом декларации 1991 г. о "возвращении России в Европу" и "отделении от Азии", а взамен "евразийско-атлантической безопасности от Ванкувера до Владивостока" проступила реальность взаимного "расслабленного сдерживания" Запада и откатившейся на Восток России [1]: позолота стирается, свиная кожа остается.

История нашей геополитики за последние полтора века знает два, помимо нынешнего, пусть не столь резких и быстрых, русских ухода из Европы: на пятьдесят лет — после Крымской войны и на двадцать — в годы Версальской системы с ее противобольшевистскими кордонами. Парадоксально иное. Оба прошлых отката компенсировались поворотами к "евразийской" геополитике в Средней Азии, Монголии, Китае: Россия "собирала пространства" в угрозу отторгавшей ее Евро-Атлантике.

А что же теперь? Формально — зеленый свет евразийству. По верному утверждению одного из обозревателей, уже с 1992 г. "все больше отечественных политиков... называют себя евразийцами... Этих людей можно понять: исторический рок оторвал Россию от ее европейских окраин..."[2]. То же самое было недавно заявлено группой экспертов во главе с академиком Г. Осиповым: для России, которая "в значительной степени ослабила свое влияние на западном направлении и была вынуждена уйти вглубь Евразийского континента, создание новой геополитики так или иначе будет связано с разработкой евразийской идеи" [3]. Таджикистан, бомбежки афганских деревень, Чечня, каспийский вопрос, китайское "наступление" на Приморье и скандальное эхо "Последнего броска на юг"...

Однако хорошо написали упомянутые эксперты о "евразийской идее" — "так или иначе". Ибо сегодня именно приходится ее разрабатывать иначе — для условий, когда налицо огромный, через все препоны отток русских с постсоюзного юга в Россию; когда во всех конфликтных или, мягче, спорных точках русские держат глухую оборону, "консервируя" status quo на дальних или ближайших подступах к России; когда уже и автор "Последнего броска..." перетолковал евразийское мытье сапог в Индийском океане в символ обороны от Юга.

Как исследователь политического языка я отмечаю смысловой сдвиг, претерпеваемый нынче термином "Евразия" в речах самих приверженцев "евразийской миссии" России. Если евразийцы первой эмигрантской генерации спокойно писали "Россия-Евразия" с уравнивающим дефисом, то их последователи сегодня страстно сополагают и противополагают "Евразию" и "Россию", доказывая абсурдность и погибельность отпадения второй от первой. Так С.Кургинян заявляет, что если русские не получат в Евразии "исторически присущего им места держателей", то "они обойдутся без Евразии, а вот обойдется ли без них Евразия — это вопрос" [4, с. 168]. Так А. Панарин, клеймя демократов за намерение склонить Россию к "эмиграции из Евразии", невольно преподносит Евразию и Россию как две разные сущности: в его словоупотреблении "Евразия" обступает "Россию", не отождествляясь с нею [5]. Причем речь-то идет не о континенте в целом, а именно о "срединной Евразии", о знаменитой Сердцевине Земли. Россия может быть "в Евразии", может быть даже "среди Евразии", но Россия и Евразия не совпадают.

Идеологам вторят эксперты. Читаем о "комбинациях стран ближнего зарубежья, образующих самостоятельные евразийские пространства на более-менее явной конкурентной антироссийской основе"; о "южном евразийстве" (тюрко-европейском) как "имеющем собственную длительную историю и зачастую не только исключающем Россию, но прямо антагонистичном по отношению к ней"; о "евразийстве некоторых современных схем Великого шелкового пути"; о том, как "широтные" нефтегазовые цепочки вне российских границ, будучи "экономической доминантой южного евразийства", с началом функционирования станут "рубежом геополитической судьбы России" [6]. Заметим, что это пишет аналитик, усматривающий позитивные перспективы как раз в "дрейфе России к южному сообществу". Вывод ясен: в наши дни "евразийскую идею" приходится формулировать и обсуждать на языке, уже приспособленном, хотим мы того или нет, к тому, чтобы разводить "Россию" и "Евразию", на том самом языке, на котором оказывается возможным высказать мысль о способности русских "обойтись без Евразии".

Эти языковые новации, помимо воли тех или иных авторов, аккомпанируют изменению контуров страны, отодвинувшейся в 90-х и от коренной Европы, и от исламского Среднего Востока. И реальность, и политический язык наших дней воплощают одну и ту же геополитическую формулу — "от России-Евразии к России в Евразии", — формулу, явно требующую и доосмыслить понятие "Евразии", и по-новому увидеть сущность, называемую "Россия".

II

Это изменение соотношения между "Россией" и "Евразией" совпало с новым туром вековечных русских игрищ вокруг идеологемы "России-цивилизации". Сегодня эти игрища имеют отчетливый геополитический контекст, будучи связанными с западным "шорохом" вокруг статей С. Хантингтона и его оппонентов. На замечание В.Мацкевича в № 1 "Бизнеса и политики" за этот год об отсутствии мировой интеллектуальной моды, которая снабдила бы Россию новой имперской идеологией [7], я отвечу почти по-ленински твердо: "Есть такая мода! Это мода на цивилизационную геополитику!" Пока интеллектуалы устраивают энное количество "хантингтоновских" круглых столов, их собратья — планировщики "Великой России" — возлагают на режим будущего миссию созидания "государства-цивилизации", а В.Жириновский в своем стиле призывает не только обороняться от Юга, но и выдворить из России все иностранные фонды, ибо "Россия сама по себе цивилизация" [8]. Показательно, однако, что почти все поборники "государства-цивилизации" солидарны с нынешней российской властью в неприятии "евразийского проекта" Н. Назарбаева. И речь идет не только о тех, для кого "Великая Россия" стала лозунгом откровенного национал-ирредентизма и воссоединения с "русскоязычными", оставшимися за сегодняшними российскими границами. Сюда же можно отнести и теоретиков, развивающих вслед за А. Солженицыным идею государства восточных славян; и тех, кто прямо по С. Хантингтону видит "государство-цивилизацию" православным, с границей по реке Збруч, отделяющей униатскую Галичину; и даже таких, кто — под влиянием Л. Гумилева — и казахов бы включил в Россию будущего, государственно оформив "суперэтническую ком-плементарность". Я настаиваю на том, что все эти эскизы выкраивания из постсоюзных пространств державы пошире Российской Федерации, но поуже былого СССР сознательно или бессознательно ложатся в русло именно цивилизационной геополитики. Ибо все они без исключения обнаруживают стремление окаймить общей границей пространства, которые кажутся достаточно "цивилизационно сродными" с "Россией русских", оставив по ту сторону те, каковые явно мечены чужим цивилизационным тавром: Прибалтику, исламский юг, а также обычно — Галичину и достаточно часто — Закавказье.

В воздухе висит "заказ", который пока не материализовался в "заказчике". Тем, кто читал мои работы последних двух лет, должно быть понятно, что на тот же "заказ" работаю и я сам, стараясь рационализировать и скорректировать его смысл, чтобы через этот смысл повлиять на ментальность "заказчика", который, думается, вскоре должен появиться. Моя статья "Остров Россия" [9], при выходе понятая многими как декларация российского неоизоляционизма, была едва ли не первой по времени попыткой наметить проект цивилизационной геополитики для России, а "хантингтоновская дискуссия" в нашей стране позволяет уже противопоставить два таких проекта, с их существенно различающимися основополагающими принципами.

Что такое в геополитическом смысле "цивилизации", и можно ли к этому классу объектов отнести Россию? На первый из этих вопросов едва ли будет ошибкой ответить так: цивилизации в геополитике — это человеческие популяции, т.е. этносы или группы этносов. Но не всякие. Это только такие популяции, из которых каждая, во-первых, образцово, эталонно воплощает определенный, резко контрастирующий с иными тип духовности и социальности, и во-вторых, заполняет собою некоторое достаточно обособленное пространство (ареал) в мировом раскладе, как бы конвертирует свой духовно-социальный тип в особую традицию государственного строительства и геополитики. Это определение вполне соответствует той речевой реальности, когда одна и та же цивилизация обозначается разными названиями. Ибо название может характеризовать ее либо по типу духовности или социальности, либо по основной геополитической нише, либо, наконец, указывая на тот этнос или группу этносов, которые исторически представляют популяционное ядро цивилизации. Так, цивилизация-лидер современного мира может быть названа "западнохристианской" или "либеральной", но точно так же "западной" или "евро-атлантической", или, наконец, "романо-германской". Цивилизация китайская — она же и "конфуцианская"; исламская — она и "средневосточная", и "арабо-иранская", и т.д.

Основное популяционное ядро цивилизации для самого себя предстает как особое, самодовлеющее человечество на особой земле. Правда, из этого не вытекает замкнутость цивилизации навечно в каких-то естественных пределах. Не случайно, как когда-то писал Г. Померанц, любая из великих цивилизаций могла бы при благоприятных условиях заселить Землю и составить законченное человечество, если бы иные цивилизации ей не мешали. Поэтому отношение каждой цивилизации — будь то древнеегипетская, китайская, исламская, античная или евро-атлантическая — к остальному миру может быть выражено формулой: "Мы — человечество, а они — источник наших проблем".

Ошибочно ли рассматривать Россию как цивилизацию? Скажем так: описание в качестве цивилизации отвечает существенным признакам России и объясняет многие перипетии ее истории. В мировом географическом раскладе она занимает особую нишу, не перекрывающуюся с платформами иных цивилизаций и характеризующуюся самостоятельной государственной и геополитической традицией, длящейся 400-500 лет. Об особенностях русского типа духовности написано более чем достаточно — как и о его связи, через ряд секуляризующих трансформаций, с историей северной ветви православия в российских геополитических условиях — после упадка восточного христианства на его средиземноморской родине под напором ислама. Тип нашей социальности в эти 400-500 лет отличался, похоже, сочетанием двух признаков. Во-первых, это исключительная стратегическая роль государства в хозяйственной сфере, вплоть до деспотического синкретизма власти и собственности (Р.Пайпс). При этом государство у нас тяготеет к роли главного цивилизатора, сдерживающего чисто этологическую ("зоологическую") самоорганизацию человеческих масс. Во-вторых, это конвергенция культурной и политической функций, когда крупные политические кризисы протекают как кризисы культурной непрерывности, кризисы самоидентичности общества, восстанавливаемой на основе культурно нагруженных политических решений. И, наконец, мы видим базисную популяцию, которая транспонировала свою духовно-социальную "особость" в геополитическую традицию: это люди, выступающие для себя и для мира как "русские".

Я говорю именно о русских. Определения этой цивилизации как "славянской" или "славяно-тюркской" — не говорю о "православно-исламских" нелепостях — это недоразумения, обычно допускаемые сознательно в целях пропаганды. Евразийцы первого призыва были тысячу раз правы, подчеркивая статус славян вообще как маргиналов романо-германской Европы, а в начале нашего тысячелетия — также и маргиналов византийского Восточного Средиземноморья. Эту специфику вполне обнаруживают славяне-католики, как и другие западно-христианские народы Восточной Европы, не входящие в ядро романо-германской цивилизации. В первой половине нашего тысячелетия — объекты германской колонизации, в XVI-XVIII вв. — обитатели ареала "вторичного крепостничества", кормившего своим хлебом модернизированную коренную Европу, в XVIII-XIX вв. разделенные между германоязычными империями и Россией, в годы Версальской системы бывшие санитарным кордоном Запада против России, а в годы Ялтинской системы — барьером России против Запада, сегодня они под мистифицирующим самоназванием "Центральной Европы" претендуют на "возвращение" в Евро-Атлантику. Однако приток инвестиций, оказывающийся важнейшим возбудителем их надежд, сильно обусловлен дешевизной рабочей силы — т. е. опять-таки "недоевропейским" характером этих земель. Но тот же "недоевропейский" статус отличает в еще большей мере православных уроженцев Восточной Европы, не исключая украинцев. Идеологи украинской "державности" всегда подчеркивают европейские связи Украины в отличие от "евразийской" России, а осенью 1991 г. журналисты писали о киевлянах, которые, проголосовав за независимость, говорили, будто чувствуют себя почти что в Западной Европе. Геополитическая ниша, контролируемая в последние века русскими, лишь в ограниченной мере соприкасается с ареалом обитания большинства славянских народов.

Но так же, как украинцы, прибалты, молдаване и христиане Закавказья могли усматривать в отделении от России-СССР шанс на сближение с коренной Европой, — среднеазиатские и закавказские тюрки осмысляли вычленение из империи как приближение к миру ислама. Между тем вся история тюркских народов и "неоязыческих" пантюркистских движений, в отличие от исламистских, да и все те традиции "альтернативного евразийства", о коих пишет А.Неклесса, — все обнаруживает в этих народах особый этнический массив, по ряду признаков промежуточный между арабо-иранским ядром ислама и северными платформами Евро-Атлантики и России (см. об этом в моей работе "Сюжет для цивилизации-лидера: самооборона или саморазрушение").

Поэтому надо признать, что, характеризуя цивилизацию России как "славянскую" или "славяно-тюркскую", мы растворяем ее ядро в континууме народов, занимающих геополитическое и геокультурное место между нею и соседними цивилизациями и исторически способных идентифицироваться с каждой из этих платформ, а на деле принадлежащих цивилизационным междумирьям. На эти очевидности не стоило бы тратить бумагу, не будь они так часто затемняемы рассуждениями вроде представленных в упомянутой статье В. Мацкевича, — насчет этнической неоднородности русских, а также того, что "до сегодняшнего status quo Россия понималась либо как империя, независимо от этнического расселения, либо как союз или конфедерация формально независимых народов"[10, с. 50]. На это надо ответить, что правитель "империи, независимой от этнического расселения", был в глазах подданных прежде всего русским царем, а "конфедерация формально независимых народов" воспевалась в ее гимне как "союз нерушимый", который "сплотила навеки великая Русь". Так что гимн ясно различал два геополитических объекта, к которым понятие "России" могло применяться лишь в разных значениях и на разных основаниях.

Мою модель обвиняют в "этноцентризме". Но что же делать, если в истории отнюдь не редкость цивилизации, ядро которых образуется из одной группы близких друг другу этносов (или даже субэтносов)? Кто усомнится, что ядро китайской цивилизации в основном составляют китайцы? А ядро древнеегипетской — древние египтяне? Подобные цивилизации не менее распространены в истории, чем полисоставные, такие как романо-германская или арабо-иранская.

Можно определенно сказать: хотя Россия никогда не была "государством русских" ни в этнократическом смысле, ни в смысле государства-нации, она может быть непротиворечиво описана как геополитическое воплощение цивилизации, популяционным ядром которой были русские, независимо от их собственного этнического или субэтнического — как угодно — членения. А это значит, что сама цивилизации под именем России может быть представлена в виде "ядра", окруженного геополитическим и этническим континуумом с различным содержанием инокультурных, а на некоторых направлениях — и иноцивилизационных признаков. Такое видение структуры цивилизации предполагает цивилизационную геополитику, основанную на совершенно иных аксиомах, чем в варианте С.Хантингтона с его битвами на "цивилизационных разломах".

III

Мой вариант цивилизационной геополитики включает:

— различение для каждой цивилизации этнического и геополитического ядра и периферии;

— тезис об отсутствии непереходимых границ между перифериями соседних цивилизаций;

— как рецепт практической стратегии — ставку на консолидацию и развитие цивилизационного ядра, наряду со взвешиванием и определенным ограничением обязательств стран ядра в отношении периферии.

В частности, любые поиски цивилизационных разломов на карте Восточной Европы я полагаю произвольными. Для С.Хантингтона таким разломом выглядит стык православных и униатских областей Украины. Но можно приводить и приводить примеры тому, как "границы Европы и Азии" украинскими "державниками" прочерчивались по рубежам Украины и России; венгерскими политиками, вроде адмирала М.Хорти, — между католической Венгрией и православной Румынией; идеологами Великой Румынии — по границам то романоязычия, то распространения латиницы; немецкими властителями дум — то по Висле (О.Шпенглер), то по всему фронтьеру столкновения Германии, в широчайшем смысле, со славянством. Начиная с "Острова России", я утверждаю, что на этих землях "разломов" нет, ибо они не принадлежат вполне ни к одной из цивилизаций, а так называемые "цивилизационные" или псевдоцивилизационные конфликты, как в бывшей Югославии, приобретают подобный характер из-за стремления "междумирных" народов в их вековечных распрях с соседями снискать усыновление и помощь у больших цивилизационных "человечеств". Сходным способом, как "проливы" между цивилизациями, я трактую Кавказ и казахско-среднеазиатский ареал, сейчас обретший прозвание "Центральной Азии", которое по надуманности и порождаемой путанице не уступает славяно-венгерской "Центральной Европе". (Если Казахстан — "Центральная Азия", то что такое Монголия и Тибет? А если Польша — "Центральная Европа", как отличить ее от Швейцарии?) По сути дела, я отождествляю каждую цивилизацию с ее ядром.

В последние полтора года независимо друг от друга воронежский исследователь С.Хатунцев и я пришли к рассмотрению окружающих Россию "территорий-проливов" от Северного Ледовитого до Тихого океана как единой геополитической системы, гигантского межцивилизационного пояса, фрагменты которого служат материальным субстратом для различных программ "альтернативного евразийства" — от идей возрождения Великого шелкового пути до балтийско-черноморских прожектов. Хатунцев называет такие пояса на цивилизационной карте Земли "лимитрофами", перенося на них древнее обозначение пограничных районов Римской империи, с особым режимом, статусом, иногда — двойным подчинением, через которые империя соприкасалась с чужеродным миром, выборочно втягивая его в сферу своего адаптирующего воздействия. Мне импонирует этот термин: он отвечает нынешней реальности, когда цивилизационный лимитроф России, экстериоризировавшись, стал ее лимитрофом государственным.

В моей статье "Циклы похищения Европы" [11] я пишу о полосе — Великом Лимитрофе, включающем Восточную Европу с Прикарпатьем и Приднестровьем, Закавказье с горным Кавказом, далее казахско-среднеазиатский край и, в продолжение последнего, зону обитания алтайских, тюрко-монгольских народов, буддистов и исламистов, по границе платформ России и Китая. Частями этой зоны являются и Синьцзян, и независимое монгольское государство, и китайская Внутренняя Монголия, и ряд российских автономий — от Тувы до Бурятии. За наличным сегодня разрывом Великого Лимитрофа в ки-таезированной Маньчжурии, оказывающейся плацдармом китайского движения в Приморье и Южную Сибирь, я указываю на Корейский полуостров с его обитателями, родственными по языку и отчасти традициям алтайско-буддистским народам, как на естественное продолжение потенциальных ("в случае чего") и реально функционирующих "территорий-проливов" синьцзяно-монгольской зоны. При некоторых дестабилизирующих обстоятельствах весь этот край мог бы образовать между Китаем и Россией "синьцзяно-корейское" междумирье с ответвлением в Тибете.

В той же статье я спорю с высказанным В. Каганским взглядом на Россию как на средоточие разных евро-азиатских (европейской, исламской, китайской) цивилизационных окраин — причем здесь моим главным доводом становится различение "Евразии" и "России". "Евразией" может быть названа совокупность глубинных континентальных периферий, окаймляющих с тыла приокеанские платформы (европейскую и азиатские). У каждой из этих платформ есть своя периферия, свой придел в Евразии. Россия же, если посмотреть с любой из этих платформ, — земля, встающая по ту сторону периферии. Для них Россия — не Евразия, она — "за Евразией".

Уже после сдачи в печать этой статьи я ознакомился с тезисами Хатунцева, в которых обозначены контуры "крупнейшего в планетарном масштабе" лимитрофа между цивилизациями [12]. Воронежский автор описывает Великий Лимитроф как полосу, тянущуюся от Финляндии через Прибалтику, Польшу и Западную Украину, далее через Молдову и Горный Крым — к Закавказью и Анатолии. За Каспием же в нее включает часть Туркмении, Афганистан, Пакистан, Кашмир и Уйгурию, чтобы, наконец, через Монголию, Маньчжурию и Приморье довести ее до Курильской гряды. Алеутских островов и Аляски.

Есть различия между версией Хатунцева и моей. Я отношу к Великому Лимитрофу намного большую часть Восточной Европы и всю область пустынь и полупустынь к северу от Памира, зато не включаю в него Афганистан и Пакистан. Кроме того, я не усматриваю никаких лимитрофных пространств на Тихом океане — если не считать, вслед за М. Ильиным, все наше Приморье русифицированной лимитрофной полосой, требующей особой геополитики.

Воистину, у каждой из старых цивилизаций — своя потенциальная проекция на Лимитрофе: у Евро-Атлантики — Восточная Европа, у Среднего Востока — Кавказ и Средняя Азия, у Китая — отчасти опять же Средняя Азия, Синьцзян, монгольские области и Корея. России же весь Лимитроф достался в окраины целиком. При этом — прав А. Неклесса — в пору ослабления России самоорганизация народов Лимитрофа, осознание ими общности судьбы может происходить на контрроссийской основе, так же, как стратегия России обретает оборонительно-контревразийские черты. Укажу в подтверждение на каспийско-средиземноморский нефтяной проект, где соперниками России выступают лимитрофные народы с обеих сторон Каспия и Турция, — момент тем более тревожный, что сейчас появились свидетельства готовности Китая включиться в финансирование этого проекта. Еще более показательна реакция на чеченскую войну в Прибалтике и Польше, постоянное участие украинских отрядов в кавказских войнах 90-х гг. нашего столетия: в Абхазии — на стороне грузин, а в Чечне — на стороне Дудаева и т. п., не говоря уже о взаимопомощи между чеченскими и таджикскими антагонистами России.

Введение понятия Великого Лимитрофа позволяет изжить неуклюжие трактовки "сократившейся" России как "региональной державы". Законно спросить: к какому же именно региону привязаны ее интересы? Если бы даже они ограничивались сложившимся в 90-х гг. ближним зарубежьем, то и тогда речь бы шла о пространстве, непредставимом в качестве единого региона. Между тем, помимо ближнего зарубежья, геополитические интересы России в той или иной степени затрагиваются обстановкой на всем Великом Лимитрофе, который представляет собой цепь регионов, пространственно стыкующихся, обладающих близкими функциями в цивилизационной и геоэкономической структуре континента и способных в своей конфигурации выступать своего рода "полупроводниками" конфликтных импульсов и контрроссийских проектов (напомню хотя бы лозунг Д.Дудаева "Литва — ворота Чечне на Запад, Чечня — ворота Литве на Юг"). Мое собственное определение России (относящееся к 1992 г.) как державы "мультирегиональной" не отражает структурной целостности Великого Лимитрофа как основного поля нашей геополитики. Потому я сегодня принимаю принадлежащее К. Сорокину блестящее обозначение — "трансрегиональная держава", отвечающее именно трансрегиональной структурности Лимитрофа-Евразии.

IV

Вопреки Хатунцеву, я не считаю Великий Лимитроф стержнем геополитической организации континента чуть ли не с начала века бронзы. Конечно, нельзя не признать в этой полосе земель своего рода музея этно-культурных и религиозных древностей, сохранившихся по окраинам цивилизационных массивов. Таковы тибето-монгольский ламаизм, зороастрийские пережитки в Средней Азии, известные специалистам "заповедники" индо-европейского язычества в балто-балканской зоне и, наконец, роль Кавказа как прибежища реликтовых этнических семей, тысячи лет назад игравших виднейшую роль в судьбах Передней Азии. Однако подлинно лимитрофную структурную роль все эти края, на мой взгляд, обретают только в середине нашего тысячелетия, вместе со становлением России.

Все, что я писал выше о славянстве вообще, относится и к русским первой половины тысячелетия. Нельзя говорить о существовании русской цивилизации ни во времена Киевской Руси, ни для веков, когда политически данные этносы были частью Ордынской системы, а духовно — отдаленной поздневизантийской епархией. Первым фактором становления здесь цивилизации был крах Византии и означенная эмблемой Третьего Рима эмансипация русских от Средиземноморья. Фактором же вторым и главным — уничтожение Орды и ее обломков, движение русских к Уралу и дальше к Тихому океану, сделавшее их "особым человечеством на особой земле" в окружении "мирового басурманства". Опираясь на свою лесную и лесостепную ландшафтную нишу, русские взорвали старую внутриконтинентальную Евразию кочевников, огромную и зыбкую периферию всех цивилизаций, ни к одной из них не принадлежавшую, но всем грозящую. От этой Евразии остались окаймивший Россию Великий Лимитроф да тюрко-монгольские анклавы внутри воздвигшейся русской платформы, так же напоминающие о древнем состоянии этой земли, как баски или кельты в романо-германской Европе.

Кое-кто из моих оппонентов возмущен причислением Прибалтики и мнимой "Центральной Европы" к Лимитрофу-Евразии. Но не наследие ли старой Евразии, сжатой русскими в Лимитроф, — венгры из Приуралья, оказавшиеся на Дунае, поселения татар-караимов в Литве и "сарматская" мода в Польше XVI-XVIII вв.? Ни то, ни другое, ни третье явления не объяснить без ссылок на "синкретическое" состояние континента, которое предшествовало русской цивилизации, на ту эпоху, когда "недо-Европа" прямо переходила в степной мир, частично уничтоженный русскими, частично сведенный к Лимитрофу.

Две особенности отличали цивилизацию, возникшую на "земле за Великим Лимитрофом" в Новое время. Во-первых, ее, взявшую под контроль колоссальные площади евро-азиатского Севера, отличало очень небольшое популяционное ядро. Привыкшие превозноситься как "великая страна" и "великий народ" русские не желают реалистически на себя взглянуть как на крайне малочисленную цивилизацию. Те или иные страны раздробленной политически Европы могли трепетать перед суммарными размерами русской армии. Но если сравнивать людской потенциал России, исходя из задач, создаваемых ее геополитическим положением, не с населением отдельных европейских государств, но с численностью современных ей цивилизаций — евро-атлантической, средневосточной, китайской, индийской, Россия окажется среди них самой малолюдной. Правда, еще малочисленное выделяемые некоторыми культурологами из тихоокеанского мира в отдельную цивилизацию японцы. Но последние выросли в "человечество на отдельной земле", опираясь на ограниченное островное пространство, русским же послужили для этого площади, которые им было трудно сколько-нибудь полноценно обжить и освоить.

На деле русские едва ли смогли бы даже удержать эту платформу в XVII в., если бы, как любят заявлять наши "патриоты", Россия была вынуждена непрестанно сдерживать и Запад и Восток, пребывая под постоянным прессингом других цивилизаций. На деле это давление резко ограничивали как хребты, пустыни и леса Лимитрофа, так и народы, жившие в пределах полосы от современной Финляндии до нынешней Монголии, — полукольцо, внутри которого возникал "остров Россия".

Вторая же особенность нашей цивилизации заключается в том, что она — цивилизация "запоздавшая". Ей выпало идти на подъем в XVII-XIX вв., в пору превращения евро-атлантической цивилизации во всемирную, когда массы остального человечества, в том числе уроженцы древних платформ Индии, Китая, Среднего Востока, преобразовывались во "внешний пролетариат" Запада. К тому времени эти старые цивилизации уже пребывали в состоянии стагнации и упадка и не могли помешать "глобализации" Евро-Атлантики. Попытки же в XX в. местных элит привлечь народы под фундаменталистские знамена древней идентичности можно рассматривать как род постцивилизационного бунтарства, вписанного в "мир, который построил Запад". На этом фоне драматично выделяются судьбы России и еще более молодой Латинской Америки, в последнее время часто сопоставляемых в отечественной публицистике.

Если для каждой цивилизации она сама является единственно истинным человечеством, которому остальной мир предстает источником либо ресурсов, либо избыточных проблем, то русским и латиноамериканцам приходится утверждаться в беззаконном и ложном мире, где их "единственно истинные" человечества заведомо выступают как человечества маргинальные. Кроме того, платформы северо-восточной Евро-Азии и Латинской Америки "запоздали" с цивилизационным всходом и в другом смысле: не только ввиду евро-атлантического опыта созидания цивилизации всемирной, но и относительно "осевой" эпохи возникновения великих религий, составивших основу самоопределения старых цивилизаций и источник фундаменталистских бунтов в наши дни. Как цивилизация только становящаяся, Россия к началу интенсивных контактов с Западом не наработала тех отвердевших культурно-сакральных форм, которые только и могут питать фундаменталистское сопротивление. Отсутствие таких форм в России XVII-XVIII вв. видно из относительной легкости петровских новаций и еще более — из отсутствия серьезных контрреформаторских попыток после кончины преобразователя. Вообще, в то время Запад, еще далекий от мировладычества и не способный серьезно давить на Россию за Великим Лимитрофом геополитически, воздействовал на нее прежде всего образцовостью (А.Солженицын, возможно, сказал бы "ставшестью") культурных форм, которой русские тогда еще не могли противопоставить нечто равносильное. У нас фундаментализм так же невозможен, как и в Латинской Америке: русские "фундаменталисты" сразу проваливаются или в византизм, или в культ Перуна, т. е. оказываются по ту сторону истории нашей цивилизации. Но в Латинской Америке цивилизационный подъем по-настоящему обнаруживается лишь в XX в. и особенно к его концу, отмеченному надломом евро-атлантической "всемирности", русская же цивилизация складывалась и росла под впечатлением того, как Запад шел к наибольшим своим триумфам. Мы поднимались в его тени и сами привыкли себя отождествлять с его тенью (напомню блестящую идею Б.Гройса о России как "подсознании Запада").

В результате русские — цивилизация малочисленная и запоздалая, но при этом уникально цепкая — делают ставку на псевдоморфозу (по Шпенглеру, псевдоморфоза — имитация внешних культурных, государственных, социальных форм, насыщенная иным смысловым содержанием, иным мировидением, как Европа в годы Возрождения являла собой псевдоморфозу античности). Их элиты, как правящие, так и культурные, усматривая в себе самих не то часть, не то ипостась цивилизации-лидера, стремятся сделать свои проблемы частью проблем Евро-Атлантики, если не основным содержанием ее истории. Это тот комплекс "похищения Европы", о котором я много писал и который в XVIII-XX вв. проявился, в частности, в намерении России выступать непосредственно европейской и средиземноморской геополитической силой. Отсюда, в мире трех последних веков мы обнаруживаем "сшибку" двух больших геополитических тенденций: Евро-Атлантика эволюционирует к "всемирности", а русские наседают на Евро-Атлантику, внешне имитируя и приспосабливая к себе ее культурные формы — ив том числе ее идеологии. Наш большевизм стал попыткой самоотождествления русского цивилиза-ционного "человечества" с квазирелигиозной идеологией "большого стиля", обретшей в России свое "истинное" отечество и сравнимой по мобилизационному импульсу с мировыми религиями. "Глобализация" Запада схлестнулась с притязаниями русских на мировую революцию, после которой они бы просто растворились в преобразованной ими "под себя" Евро-Атлантике.

V

Бесконечный спор между русскими "европеистами" и "евразийцами" оказывается довольно-таки смешон, когда мы осознаем, что "страна за Великим Лимитрофом", добивающаяся статуса европейской великой державы, собственно, не могла бы осуществить свои чаянья иначе, нежели в ипостаси "России-Евразии", т.е. империи, поглотившей Лимитроф. В самом деле, осуществление этих притязаний предполагало доступ России либо прямо к платформе коренной романо-германской Европы, либо к тем регионам — Среднему Востоку, Индии, позднее Китаю, на которые были нацелены интересы ведущих государств "всемирной цивилизации". Последствия такой установки я показал в "Острове России": практически подобный доступ обеспечивался лишь интеграцией земель Великого Лимитрофа в "тотальное поле" — геополитическое тело России, с постепенным сдвигом ее государственных границ к тем дальним пределам Лимитрофа, где уже прямо начинались европейская и средневосточная платформы.

На юге за такой край Лимитрофа можно принять тюрко-иранское (узбеко-таджико-пуштунское) этническое порубежье, на западе — подобный же переход от славянских к германским землям. Показательно, что именно эти области, где Лимитрофом "омываются" популяционные ядра соседних цивилизаций, дают нам в истории тот максимум распространения российской экспансии, в пределах которого империи удавалось закрепиться сколько-нибудь надолго. Все продвижения русских западнее Эльбы и южнее Памира были либо сознательно краткосрочными вылазками, либо кончались такими провалами, как афганская война.

Скажем четко и прямо: экстериоризация российской геополитики, ее сконцентрированность не на обживании своей платформы, а на непосредственном присутствии России в жизни чужих цивилизаций, прежде всего евро-атлантической, необходимо требовала интериоризации Великого Лимитрофа, включения его в Россию. Так создавалась структура "России-Евразии", в частности, под лозунгами "насаждения европейской цивилизации" и в России, и на подгребаемом ею под себя Великом Лимитрофе. В смысле более узком "евразийскими" называются те эпохи нашей геополитики, когда Россия, отбрасываемая сопротивлением западных держав или восстаниями самих лимитрофных народов, сосредоточивала активность на участках Евразии, ведущих к Среднему Востоку, Китаю или более далекой Индии. Однако показанная выше причастность к Лимитрофу также и Восточной — "псевдо-Центральной" — Европы побуждает рассматривать, наряду с "азиатскими" военным акциями, русское господство над Галицией, сюзеренитет над Венгрией и Польшей как реализацию имиджа "России-Евразии".

Когда Россия поглощает Великий Лимитроф, тогда Европа и Средний Восток оказываются сферой прямых геополитических интересов этой "России-Евразии". Ареалы же более отдаленные, вроде Африки за Сахарой, скорее могли попадать в область ее интересов миросистемных, менее зависимых от пространственного фактора и не предполагающих его прямого конвертирования в могущество или слабость России.

Такая модель "России-Евразии" позволяет по-новому прочитать историю русско-турецких войн XVII-XX вв., вскрывая в их мотивации пласт более глубинный, чем прагматическое стремление к черноморским проливам или византийско-панславистская демагогия. Балкано-анатолийский ареал — своеобразная "малая Евразия", через Закавказье и Восточную Европу примыкающая к Великому Лимитрофу, но исполнявшая функцию смычки между великими культурными ареалами задолго до возникновения России и ее Лимитрофа. С неолитических времен и позже, при хеттах, персах, греках, римлянах и византийцах, она была проводником взаимных влияний Передней Азии и Европы. Ту же роль "малая Евразия" сохранила и при турках — народе тюркской "парадоксальной" периферии (термин принадлежит М. Ильину) ислама, в середине нашего тысячелетия по-имперски вдохнувшем новую мощь в шпенглеровскую "осень" этой цивилизации, сыгравшем роль, аналогичную роли Ассирии — в месопотамском мире, Рима — в греко-эллинистическом и, возможно, США — в истории Евро-Атлантики.

Для русских "восточный вопрос" был шансом прорыва в тот защищенный анатолийской нишей придел ("филиал") Лимитрофа, который был посредником уже не между Россией и иными цивилизациями, а непосредственно между крупнейшими средиземноморскими "человечествами", на которые Россия стремилась спроецировать свою мощь. Турция же в ее развороте от Закавказья до Дуная представала как типично "лимитрофная империя" (наподобие Речи Посполитой), собирающая с опорой на свою нишу часть "большой Евразии" — в противовес России. Утверждение "России-Евразии" выглядело вечно незаконченным без балкано-анатолийского придела, демаскируя европейско-средиземноморский замах нашего великоимперского евра-зийства. В свою очередь "малая Евразия" из деградирующей империи позднего ислама становилась по преимуществу силой контрроссийского геополитического строительства на Лимитрофе. Отсюда — судьба Турции в последние полтора века: и ее яростная защита Западом от России, и ее вестернизация, и роль единственного неевропейского члена НАТО, и ее превращение в "свет южного евразийства", и неизбежность для русских "православной" игры на Балканах ради раскола и поляризации "малой Евразии". Этот "локоть, который России так и не удалось укусить", обнаруживает как различие двух Евразии — околороссийской и средиземноморской, так и их способность к целостному функционированию в качестве единой системы и — в ущерб евразийским позициям русских.

VI

Геополитические перемены начала 90-х гг., способные в представлении многих обернуться разрушением "истинной России" и переходом к "Анти-России демократов" на самом деле, как уже говорилось, должны быть описаны в категориях экстериоризации Великого Лимитрофа и утверждения вместо "России-Евразии" — впервые с XVII в. — модели "России в Евразии". Сегодня Великий Лимитроф после долгой русской гегемонии являет собой огромную зону слабо милитаризованных или практически демилитаризованных образований, пытающихся в комбинациях цивилизационных усыновлений и внутрилимитрофных сговоров обрести хоть какую-то опору для собственной политики. Что касается России, то по логике системных связей, представленных выше, экстериоризация Лимитрофа должна обернуться:

— интериоризацией российской геополитики, превращением ее в значительной мере в геополитику "внутреннюю";

— вытекающей отсюда федерализацией политического устройства России и подъемом местного самоуправления;

— большим кризисом идеологии "похищения Европы", автохтонистскими и изоляционистскими веяниями;

— отказом России от самоутверждения через прямое присутствие в геополитике соседних цивилизаций;

— идеологическим обесцениванием иллюзорной принадлежности России к западному цивилизационному клубу — иллюзорной потому, что никак не подтверждаемой геополитически и миросистемно.

Если сжатие России связано с кризисом "идеологии большого стиля", подвергавшей обширные пространства нашему цивилизационному "поливу", то сам этот кризис был не в последнюю очередь порожден двойным напряжением, пережитым "Россией-Евразией" в годы холодной войны. Это было одновременно и напряжение бесперспективной и бесцельной осады романо-германской Европы, и, с другой стороны, напряжение демографической исламизации и тюркизации нашей империи, смещения ее популяционного центра тяжести на юг — из России в Евразию. В начале 80-х гг. А.Зиновьев в "Гомо советикусе" уже предрекал освободительное восстание русских против "своего" Юга, а скандал вокруг переброски воды сибирских рек — первый за советские годы успешный политический демарш русской общественности — хорошо продемонстрировал ее воззрения на евразийское братство.

Европеистская псевдоморфоза России порождала эффект, описанный еще Н.Данилевским: этносы "России-Евразии", претендовавшие на западничество, чувствовали моральное право требовать для себя "суверенной" возможности войти в Европу помимо "полуазиатской" России. В свою очередь, прочие "народы древних цивилизаций" могли прокламировать свою выделенность на фоне имперской "недо-Европы", "ни рыбы ни мяса", представлявшей собой как бы нулевой уровень цивилизационной отмеченности. На практике республики, дистанцировавшиеся от России-СССР под лозунгами включения в некие свои "человечества", оказываются в положении цивилизационно-гео-политических "амфибий", окраинных полукровок в тех сообществах, которым они напрашивались в родство. Так возникает возможность перемаркировки: в варианте "России-Евразии" именно Евразия выпирает из России, в варианте же "России в Евразии" есть предпосылки для того, чтобы, говоря языком психологов, Россия выступила фигурой, а Евразия — фоном.

По всем этим причинам в ближайшие годы переход российских политиков на "цивилизационную" фразеологию и демагогию неизбежен. Вопрос лишь в том, в какой версии будет воспринят цивилизационно-геополитический подход, — в наиболее ли брутальной, с подгребанием православных или евразийских "братьев" и "битвами по разломам", или же в варианте с различением для цивилизации ядра и периферии и преимущественным приравниванием цивилизации в целом к ее ядру. В статье "Сюжет для цивилизации-лидера..." я доказываю, что в той мере, в какой цивилизационный критерий находит воплощение в реальной евро-атлантической геополитике, его трактовка тяготеет ко второму, "страусиному" варианту, отражая намечающийся уход цивилизации-лидера в оборону перед "внешним пролетариатом". Похоже, что тот же вариант будет выбран и Россией.

Известна искусственность наших нынешних границ. Однако молчаливому примирению с ними на какое-то время может способствовать признание того обстоятельства, что с функцией устойчивой цивилизационной базы или ядра лучше всего справляется Россия, имеющая полупрозрачные границы в геополитическом "ореоле" русских — по языку и культуре — или обрусевших территорий. Не случайно категории "базы" и "ядра" сейчас с впечатляющей настойчивостью маячат в выступлениях идеологов "национального возрождения" и "государства-цивилизации" от Солженицына до Кургиняна, проникая также на посвященные России страницы выходящих в последние годы учебников истории (см., например: [13, с. 452]).

В рамках модели, утверждающей как основную задачу "цивилизации в самообороне" сохранение и развитие "ядра", в его окруженности "окукливающей" (по выражению М.Ильина) периферией, миссия русских, остающихся на землях Лимитрофа, должна быть переосмыслена и обоснована по-новому. Тяготы, которые приходится переносить русским Казахстана, Приднестровья, Прибалтики, отчасти Украины, связаны с тем, что сегодня эти люди извне "прикрывают" нашу цивилизацию в годы ее жесточайшего испытания на жизнеспособность, ее продвижения к совершенно новому качеству. Именно так, на основе этой идеологемы, должны строиться отношения российской центральной власти с русскоязычными общинами Лимитрофа.

Модель "острова России" не означает "эмиграции из Евразии". Она, напротив, предполагает, что собственно геополитические внешние интересы России привязаны в максимальной мере к Великому Лимитрофу, тогда как проблемы других цивилизационных платформ для нас имеют скорее миросистемный, чем геополитический смысл. Однако эта модель требует проведения в Евразии такой внешней политики, которая ясно бы различала, где Россия, а где Лимитроф-Евразия. Мы должны сознавать, что не сможем ни ясно определить, ни последовательно осуществить свои миросистемные интересы (например, в том, что касается нашей торговли оружием за Лимитрофом), если не будем сохранять Лимитроф в качестве пояса относительной безопасности России.

С этой точки зрения должны рассматриваться варианты как новой "евразийской" интеграции, так и подспудного государственного дробления России, способные повлечь за собой ее "возвращение в Евразию", растворение в окраинах чужих цивилизаций, "в славянах и тюрках". (Для цивилизации вообще естественно состоять из нескольких государств, но не для цивилизации с такой численностью и такой площадью, как Россия, если, конечно, в этой малочисленной цивилизации есть инстинкт самосохранения.) "Евразийский проект" Н. Назарбаева, как многим казалось, нес такую опасность, и как раз с этим связана реакция на него в России. До известной степени он оказался сопоставим с призывами дудаевской делегации на переговорах в Грозном к воссозданию Советского Союза. Модель "острова России" с самого начала заключала в себе предупреждение против "евразийской стихии". Поэтому меня забавляет и трогает, когда охотно нападающий на "Остров Россию" Кургинян столь же настойчиво выступает против всяческого "использования тоски по интеграции ради разрушения ядра российских территорий".

Все наши геополитические тревоги последних лет могут быть представлены в категориях отношений между Россией, областями Лимитрофа и цивилизационными платформами, выходящими на Лимитроф с другой стороны. В некоторых случаях откровенно неясно, надо ли видеть большую опасность в экспансии на Лимитрофе чужих цивилизаций либо в движении самих народов этого пояса, способном "подмывать" платформы цивилизаций, включая Россию. Скажем, тюркская среда выглядит не очень благоприятной для фундаментализма и, казалось бы, естественно рассматривать Среднюю Азию на правах буфера, сдерживающего приближение исламского мира к России. Но мы видим, что по ряду вопросов, например, относительно статуса Каспия, у России больше взаимопонимания с Ираном, чем с тюркскими государствами Лимитрофа. А главное — для Ирана "альтернативное евразийство" может быть не меньшим источником головных болей, чем для России.

Еще один пример, совершенно однотипный. Как в условиях наползания Китая на Приморье относиться к сепаратистским движениям алтайских народов этой державы? Несомненно, кризис, который предрекают Китаю в среднесрочной перспективе некоторые экономические и политические авгуры, мог бы привести к "пробуждению" этой, ныне латентной части Лимитрофа, к появлению здесь новых образований или, скажем, резкому расширению границ Монголии. Приоткрывающиеся в наши дни реальные размеры синьцзянских и уйгурских запасов энергетического сырья могли бы стать в глазах части мироэкономических лидеров серьезным доводом в пользу ставки на "синьцзяно-корейский проект". Следует ли расценивать такой вариант сугубо позитивно — лишь как снижение китайского давления на Россию? Или нужно исходить из опасности для нас такого направленного "брожения" среди монголов и тюрок, которое могло бы перехлестнуть Транссиб и едва ли не отрезать Дальний Восток от России?

Эти сценарии напоминают о ситуации в Восточной Европе между мировыми войнами. В начале 20-х гг. Польша, восставшее из политического небытия лимитрофное государство, явно "подрывала" обе разделенные ею платформы, отторгнув у Германии Силезию и претендуя на Померанию, а у тогдашней России отхватив часть Украины и Белоруссии. В 1939 г. ущемленные государства перешли с двух сторон в наступление на недружественную им обоим лимитрофную империю. Третий Рейх и СССР стали лицом к лицу — и одна из держав получила в возмездие 1941 г., а другая — 1945-й.

* * *

Итак, что же такое для России Великий Лимитроф: по преимуществу защита, барьер, экранирующий неблагоприятные импульсы, идущие от других "человечеств"? Или опасность расточения России, ее погружения вновь в древнюю Евразию? Или общего ответа нет, и в каждой ситуации "довлеет злоба ее"?

Я не обсуждаю здесь в деталях очень многих вопросов, например, столь интригующего, как потенциал Великого Лимитрофа в поддержании не только военной, но и — что сейчас становится даже более существенным — продовольственной безопасности России с ее аграрным сектором, подорванным и большевистской модернизацией, и нынешними реформами. "Подстраховку" разумнее всего было бы почерпнуть в сельском хозяйстве лимитрофных государств, зависящих от сбыта аграрной продукции и не имеющих больших шансов на западных рынках, т.е. партнеров, которые не рискнули бы шантажировать Россию прекращением доходных для них поставок ради давления на те или иные ее политические решения.

Наконец, существует стратегическая проблема, на которую я решаюсь сейчас только указать. Это возможности, которые могли бы вытекать из конфигурации двух, пока что никак не состыкованных в нашей геополитике факторов: выхода России, пусть достаточно ограниченного, к Тихому океану и ее же доступа к Великому Лимитрофу на большей части его протяженности. Не заключен ли в этой конфигурации, конечно же, требующий гигантского труда для своего полноценного задействования, шанс России сыграть серьезную роль в стыковке тихоокеанского технологического ареала с рынками и ресурсами Лимитрофа — и тем самым поднять свой миросистемный вес, подключиться к пока что наглухо закрытой для нас сфере большого передела рынков? Об этом еще предстоит и говорить, и писать, а пока я (не без некоторой обычной для геополитиков маниловщины) лишь застолблю за собой эту тему "Тихий океан—Великий Лимитроф—Россия".

В конце августа 1995 г. в дополнение к китайскому желанию поучаствовать в каспийско-средиземноморском проекте появилось еще одно свидетельство тихоокеанского продвижения на Великий Лимитроф — обозначающееся американо-японо-китайское соглашение о строительстве нефтепровода из Туркмении через Узбекистан и Казахстан в Японию. На китайском своем отрезке — между Казахстаном и Японией — трансаэиатский нефтепровод, наверное, протянется через Синьцзян и Внутреннюю Монголию, т.е. по инкорпорированным в Китай межцивилизационным пространствам — "обмелевшим проливам". В придачу к нефтегазовым богатствам Синьцзяна китайцы могут получить новые проблемы: тихоокеанская экспансия на Лимитрофе, скорее всего, обернется встречным нажимом Лимитрофа на Китай.

Евразия может растворить и поглотить отступившую из Европы Россию. Если не поглотит — может задавить континентальной петлей, став ловушкой для страны, запертой в тупике континента. От нас зависит, чтобы в наши "островные" годы, в годы "окукливания" России и ее нового самоопределения, Евразия была для нас подлинным Великим Лимитрофом — Защищающим и Подпитывающим Пределом.

Вадим Цымбурский

«Бизнес и политика», №9, 1995 г.

[@.ru]

Устройство мира для чайников.

Тяжело быть самой большой страной на планете...

[petrovna]

Недавно в одной маленькой, но гордой стране прошли парламентские выборы, сменился президент, провели перепись. Это страна, один из балтийских тигров. Правда, сейчас она больше похожа на балтийского кролика. Начнём по порядку. Президент Латвии вдруг заметил, что вокруг все гады. Кругом олигархи и коррупция. Он попробовал это сказать народу и народ с ним согласился. Олигархи, как ни странно, нет. Поэтому господина президента попросили с вещами на выход. Президент Затлер ушёл, но хлопнул дверью - распустил парламент. Для этого народу пришлось тащиться на референдум и подтвердить, что они согласны, что кругом жульё. Старый парламент выбрал нового президента Берзиньша. Затлер создал партию имени себя и видимо надеялся победить и отомстить кровопийцам латышского народа.

Сделаем небольшое историческое отступление. Когда разваливался СССР, всем было плохо. А когда плохо, то надо найти, кто виноват. Так как в Латвии жило около половины русских, то ответ удалось найти довольно быстро. Для начала все очень горевали, что русские отняли их независимость. То, что они её впервые в истории получили благодаря Ленину, почему то никто не вспоминал. Потом скорбь перекинулась на засилье русского языка. Вообще таких оккупантов, как русские в мире больше нет. Эти деспоты, зачем то развили науку, промышленность, культуру, язык и создали огромный слой чисто латышской интеллигенции. За это те, прямо ненавидели Россию. Естественно оккупанты это знали и старались увеличить количество этих интеллигентов. Всё-таки логика репрессивного аппарата СССР совершенно загадочна.

Под честное слово, что все получат гражданство, Ельцин подарил латышам свободу. В первые же выборы, русских туда не пустили. Треть страны получила паспорта, в которых чётко было написано, что человек чужой для Латвии. Естественно русские возмутились и началась конфронтация. Но в Латвии уже были крупные специалисты из западных спецслужб. Ну а самое главное, это предательство России. Русских просто бросили. То есть просто было сказано: "Вы, для нас, никто". Представьте, что Вы живёте в одной стране, а завтра Ваш дом в другой. Дом вроде тот же и люди те же, но Вас теперь соседи считают врагом, требуют говорить на их языке, и вводят различные ограничения. Страна, в которой Вы жили до этого, может только предложить продать всё за бесценок, бросить дом, работу, друзей, родственников, могилы родных и ехать неизвестно куда.

По правде, надо сказать, что состояние РФ тогда было ужасно и чем там всё кончится, никто точно знать не мог. Тут конечно надо понимать, что и в сегодняшней России существуют русские, которые ненавидят свою страну и мечтают свалить куда-нибудь. Поэтому тут претензии чисто эмоциональные. Но вот получив свою независимость и чуть ли ни на следующий день попросившись, в другой союз - побогаче, начинаются непонятки. Меня всегда удивляло, как легко манипулировать народом. Когда надо играть на самых низменных чувствах, Запад тут настоящий профессионал. Латыши мгновенно стали по другому относиться к русским. Ладно друзья, но начали распадаться даже семьи. Латышские газеты писали одно, русские другое, про одни и те же события. А как доказать правду? Все стали "историками и политиками". К власти пришли националисты. Общество стало двух общинное.

Латвия маленькая страна. Примерно как микрорайон Москвы. А если ещё половину лишить голоса? Короче 1 млн. человек должен был найти себе умное правительство, президента, чиновников. Думаю любой согласиться, что выбор из одной половины народа всегда хуже, чем из целого населения страны. А если эта половина ещё и ненавидит другую, то проблемы неизбежны.

Латыши быстро показали, на что они способны. Вообще эту вакханалию, ещё надо будет разобрать как-нибудь поподробней. Начали с того, что весь мир необходимо разрушить до основания. Столько промышленности Латвии не нужно, она устарелая и любой бред выплёскивали на народ. Короче, порезали всё, а также уничтожили сельское хозяйство, рыболовство, продали флот и т.д. Сказали, что будут жить транзитом и туризмом. Некоторое время жили транзитом, не забывая каждый день плевать в русских. Русские платили деньги и строили альтернативные порты. Когда построили - транзит закончился. Что бы вся страна жила за счёт туризма, эта идея могла прийти в голову только латышским националистам. В Латвии июнь, ещё не лето, а август, уже не лето. Море здесь холодное. Кто сюда поедет, кроме русских? Хорошо ещё русских придурков хватает. Делают здесь конкурсы песни, КВН, тусуются здесь. Но, прокормить всю страну - русских туристов не хватает. Некоторое время жили на кредиты Европы. Когда построили по супермаркету на каждого жителя страны, все взяли в кредит новые машины и купили в ипотеку квартиры - кредиты попросили вернуть. Машины и квартиры отобрали, а долг оставили.

Теперь вся страна переезжает в Ирландию и Англию - работать за еду. Переезжают с семьями. Дети идут в школу и язык понемногу забывают. Возвращаться обратно, с каждым годом будет всё трудней. Да и куда? Улучшений пока не предвидится. В 2014 году и в 2015 надо будет выплатить более чем по миллиарду евро, а где их взять? Все это понимают, поэтому власть давно в Брюсселе. Для приличия ещё держат местных. В Латвии огромная бюрократия, так как производства нет, а латышей хоть куда-нибудь надо пристроить. Сейчас появился новый бизнес - продают квартиру приезжим и дают за это вид на жительство в ЕС.

Конечно, Латвия может вечно жить на деньги ЕС, сюда можно привозить нелегальных иммигрантов, строить военные базы, размещать вредные производства, да короче всё что угодно. "Умные люди" всегда объяснят народу, что скоро будет счастье. Когда начиналась война в Ираке, Латвия успела первой объявить войну, до того как сами США это сделали. Некоторое время была одна, в состоянии войны с Ираком.

Что-то я увлёкся. Вернёмся к нашим баранам. На выборах победила "русская партия" - Центр Согласия (ЦС). Русского в этом движении довольно мало. Почему же за него голосуют? Во первых все устали. Русские видят, что поменять ничего не в силах. Поэтому многие из них, уже в Европе трудятся на стройках или моют посуду в гостиницах. Оставшиеся, это люди на пенсии или близко к ней. Им уже нужно спокойно встретить старость. Лидеры движения максимально стараются "сглаживать противоречия" с латышами. Признали оккупацию и часто делают уступки нацикам. Но, несмотря на победу, никто их в коалицию не пригласил. Даже видя, что страна уже по горло в трясине, многие скорее утонут и обвинят в этом русских, чем попытаются выкарабкаться. Менталитет у народа такой, что всё время ждёт, когда за него решат другие страны. Так как другие страны, это не сталинская Россия, то никто не собирается развивать эту страну.

Стране осталось существовать 40-50 лет. Каждый год закрываются школы - нет учеников. Рождаемость очень низкая. Грубо говоря, каждые 20 лет, женщин детородного возраста будет меньше в 2 раза. Так что если не случиться чудо и не вернётся вся молодёжь и не начнут рожать минимум по 2 ребёнка, точка невозврата будет пройдена в ближайшие 10 лет. Все это знают, но зачем себя расстраивать? Давайте лучше требовать компенсацию за оккупацию с России. Или создадим комиссию историков по расследованию преступлений кровавой гебни. Это намного важнее, чем создавать комиссии по налаживанию отношений с РФ, договариваться с русскоязычными гражданами и бесправными не гражданами своей страны.

ЦС досталось - 31 голос, Партии бывшего президента ПРЗ - 22. Всего надо набрать более 50 голосов, что бы сформировать правительство. Но не доросли ещё в Латвии до понимания участи своей страны. Коалицию сформировали те, кто и был у власти, ПРЗ и конечно нацики. 20 лет издевательств над здравым смыслом мало. Надо ради принципа похоронить эту страну, под лозунгом латышских националистов. Приходиться наблюдать за этой драмой. Агония продолжается.

Источник

("Dienas bizness", Латвия)

Европейская комиссия объявила очередное решение, которое никоим образом не может быть выгодным для предпринимательской деятельности Латвии, а именно: предусматривается существенно сократить вылов кильки, салаки и лосося в Балтийском море.

Безусловно, экологические проблемы очень важны, и хорошо, что кто-то обращает на них внимание, в особенности со ссылкой на исследования ученых. Однако есть кое-какие "но"…

Прежде всего, непонятно, почему за таким значимым сокращением вылова кильки не следует увеличение вылова трески. К тому же, этот вопрос возникает на основе не только экономических, но и экологических соображений: у трески, как у более крупного существа, есть привычка поедать сравнительно маленькую кильку. Не слышно также, кто конкретно те ученые, в результате гениальных исследований которых ЕК, в особенности комиссар по вопросам моря и рыбного хозяйства Мария Даманаки, пришла к соответствующему регулированию вылова – народу всегда нужно знать своих героев. Сомнения по поводу экологического эффекта такого регулирования есть и в силу другой причины. Ясно, что Латвия, будучи составной частью своеобразного клуба ЕС, должна соблюдать его правила. То же самое относится к Швеции, Литве и Польше… Но прилегающее к Балтийскому морю государство - это также Россия, которая не является и - с довольно большой долей уверенности можно сказать - никогда не будет членом ЕС. На эту сверхдержаву, по меньшей мере, в ее территориальных водах никакие решения ЕС определенно не распространяются – будет вылавливать столько, сколько местные учреждения власти посчитают нужным.

Таким образом, общий баланс может получиться не особо оптимистичным. Актуальная для Латвии переработка кильки в шпротные консервы, конечно, не исчезнет, с учетом того, что сырье можно импортировать из Швеции, где выловленная килька не используется для изготовления консервов, и поэтому шведам может быть выгодно экспортировать ее нам. Однако это означает удорожание рыбной продукции и самое главное – существенные потери для местного рыболовного флота В этом контексте со стороны Латвии прозвучали мнения предприятий и неправительственных организаций, но тотально неясно, что для пользы дела предприняли ответственные институты государства, к примеру, Министерство земледелия.

Раз уж речь о решениях, которые якобы приняты на основе выводов ученых, Латвии стоило бы заказать независимое исследование о реальной ситуации в связи с рыбными ресурсами в Балтийском море. Безусловно, такие исследования не дешевы, но раз нашлось более двух миллионов латов на выплату премий работникам Службы государственных доходов, то и на мероприятие, которое может способствовать спасению целой отрасли, средства надо найти. Возможно, результаты такого независимого исследования могут стать хорошей основой, чтобы попытаться, объединившись с остальными странами Балтии и Польшей, заблокировать реализацию упомянутого решения. Иными словами, министерства задуманы для того, чтобы вести активную деятельность для защиты экономических интересов государства, а не только для получения решений из Брюсселя и их выполнения.

[petrovna]

Апологету УПА и российскому империалисту

Сакену Аймурзаеву посвящается

Украинским националистом я ощущал себя с детства. Поначалу – на уровне подсознания. Думаю, привили мне его родители. Обычные советские интеллигенты, никогда и не помышлявшие об общении на украинском языке, они нарочно отдали меня в украинскую школу. Это был некий гражданский акт. Может быть, даже – протеста. В некоторой мере эстеты (стандартная интеллигентская обойма: «старик Хэм», Сачмо, Стругацкие, Дюк, Эллочка, Высоцкий плюс сменные заряды из модных на год-два писателей – от Пьюзо до Чивилихина) – не упускали случая поглумиться над советским масскультом, особенно, когда тот облекался в форму народного творчества «старшего брата». Это сейчас любому непредвзятому человеку ясно, что то был обычный россиянский лубок (все эти балалайки, матрёшки, ложки и, даже, гармони имеют весьма отдалённое отношение к вековым пластам русской традиции). А тогда любая национальная культура на фоне такой вот экспансии смотрелась куда более развитой, нежели «рассейская».

Лет в двенадцать продвинутый одноклассник как-то поведал, что бандеровцы, оказывается, умудрялись воевать против СССР ещё в пятидесятых. Это породило некую гордость за наших «лесных романтиков». Мол, могём же бодаться с махиной, в отличие от этих забитых москалей!

Впрочем, такого рода «прозрения» были урывочными. В целом я рос нормальным советским ребёнком и даже видел себя строителем коммунизма.

От бессознательного к «свидомости»

Подсознание дало зачатки сознания в армии. Здесь я впервые узнал, что национальность может иметь значение в быту. Кавказцы, литовцы, среднеазиаты группировались в стихийные (ли?) мини-землячества. Причём, осетины, к примеру, ещё умудрялись дружить против ингушей, а памирцы, записанные в паспорте таджиками – против таджиков истинных. Нас – «хохлов» – в силу многочисленности не трогали, но тихо презирали. И, должен сказать, по делу.

Как-то я был назначен дежурным по роте (дело было в «учебке», где все одного призыва). В наряд по кухне мне дали троих земляков и пару осетин. Последние заявили, что посуду мыть не будут, потому что не будут мыть никогда! Я отрезал что-то в том роде, что женщин здесь нет. Тогда меня при всей роте предупредили, чтобы не нарывался. Угрозы не подействовали. Как следствие, ночью накануне дежурства осетинское землячество в составе пяти-шести человек подняло меня «пагаварить». В каптерку вели через всю казарму. И ни один «зёма», включая тех, кому предстояло отрабатывать за отказников, не пошевелился! В конце «взлётки» я развернулся и громко, на всю казарму, заявил: «А какого х.. я должен за вас отгребать?!! Это что, мне за них на кухне дежурить?! Не можете за себя постоять – умирайте на кухне!». «Маладэц, хахол!», – услышал одобрительный гул я за спиной. Это не была похвала трусости, хотя бы потому, что любую трусость кавказцы презирают – даже выгодную им. Меня они тут же приняли в свою стаю, и с тех пор мы уже вместе валялись где-нибудь на солнышке, когда роту направляли на хозяйственные работы.

На «хохла» никто тогда не обижался. Вплоть до 90-х ни «хохол», ни «москаль», ни «ара», ни «хачик» не носило оскорбительного оттенка. Первую серьёзную национальную обиду проглотил, когда сержант из соседнего отделения поддел «статистикой». Мол, большинство предателей во время войны составляли хохлы (полицаи и бандеровцы). И самое досадное, что мне – отличнику по истории в школе и университете (тогда забирали в армию и студентов) – совершенно нечего было возразить этому дремучему кацапу из какой-то мордовской деревни. Нечего мне, знающему теперь о власовцах, возразить и сегодня, т.к. последних в России считают отщепенцами, а не «нескореними» героями.

Зато было что ответить, а, вернее, соврать куда более цивилизованному Антанасу Станкявичусу из вильнюсского политеха, попрекавшего: что ж вы хохлы между собой разговариваете на русском? Я что-то лепетал о том, что в армии, мол, мы же в интернациональном коллективе… «А думаете на каком?». «А с какого слова мысль начинается, на том и продолжается», – сочинял на месте я, краснея от стыда.

В «учебке», кстати, строевой песней нашего взвода была «Россия любимая моя, родные берёзы тополя!», и я внутренне возмущался – почему о любви к берёзкам должны орать те же осетины с украинцами. Впрочем, ещё в детстве, любуясь берёзовыми рощами где-нибудь под Ворзелем, я задавался риторическим вопросом – почему это Россия их присвоила?

Мой «дембель» совпал с триумфальным возращением на олимп советского и европейского футбола команды Лобановского, чуть ли не десятилетие несправедливо притеснявшегося союзной федерацией. Ещё через два года сборная СССР, сформированная на основе киевского «Динамо» стала вице-чемпионом континента. На торжественном открытии чемпионата во время прохождения наших футболистов играла «Калинка», и я опять негодовал – почему не гопак? А вот сейчас, раз уж на то пошло, смотрю на тот состав, и что оказывается: Дасаев (капитан) – ногаец из Астрахани, Бессонов – русский из Харькова, Демьяненко – украинец из Днепропетровска, Хидиятуллин – татарин из Пермской обл., Кузнецов – русский из Чернигова, Рац – венгр из Закарпатской обл., Алейников – белорус из Минска, Литовченко – украинец из Днепродзержинска, Протасов – русский из Днепропетровска, Михайличенко – украинец из Киева, Гоцманов – белорус из Минска, Беланов – русский из Одессы, Сулаквелидзе – грузин из Кутаиси, Заваров – русский из Луганска.

Но тогда я даже и представить не мог, что человек, родившийся в Ворошиловграде, Харькове или Ужгороде может не идентифицировать себя украинцем независимо от фамилии. Зато я без лишних сомнений гордо зачислял в украинцы лидеров большинства культовых групп из гремевшего на всю страну Ленинградского рок-клуба: Шевчука («ДДТ»), Задерия («Алиса»), Науменко («Зоопарк»), Гаркушу («Аукцыон»), братьев Сологубов («Странные игры»), Скибу («Мануфактура»). И это только из первой когорты!

Через год я смог, наконец, реализовать свои скрытые комплексы. КГБ всем дурачкам на радость запустил «Народний Рух України за перебудову». Вместе с несколькими однокурсниками по геофаку решили проталкивать «народное» движение за перестройку и мы. Факультетский «осередок» возглавил, разумеется, комсорг Павел Загороднюк (сегодня он владелец «Укрзарубежнефтегаза»). Впрочем, все мы, включая Павла Алексеевича, искренне верили в чистоту помыслов лидеров Руха, конечно же, не догадываясь, что создан он как конкурент зарождавшимся Народному и Гражданскому фронтам Украины и Украинскому Хельсинскому союзу, неподконтрольным КПСС. Смущали, разве что некоторые программные положения. Например: «Рух признаёт руководящую роль Коммунистической партии...», «Основная цель – содействие Коммунистической партии...» и т.п. На учредительном общеуниверситетском собрании я даже предлагал тогдашнему председателю Руха Мирославу Поповичу, красивый выход из этой нелицеприятной ситуации. Мол, в КПСС есть, безусловно, и здоровые силы, которые сейчас как раз во главе партии (это я о Гобачёве, Яковлеве и прочей нечисти), так вот Рух поддерживает именно прогрессивные коммунистические силы. «То есть у нас с ними некое математическое пересечение множеств», – рисовал я наивные схемы на доске аудитории кибернетического факультета, где проходило учредительное собрание.

Если не ошибаюсь, первой акцией нашей факультетской ячейки был пикет в поддержку «украинского Ельцина» – Ивана Салия, которого ненавистные партократы снимали с должности 1-го секретаря Подольского райкома КПУ. Там я завязал дружбу с Сергеем Крыжановским, сыном будущего нардепа, а затем первого посла Украины в РФ. Их семье я многим обязан, но сегодня эти прекрасные люди руки мне не подают. Очень надеюсь, что это временно.

Затем был период расклеивания листовок за «демократических» кандидатов в народные депутаты СССР и УССР, развозка руховских газет по городам и весям, куда были распределены однокурсники. Кстати, даже на Полесье, и Подолье простые люди чурались этой макулатуры, определяя её как злобную. И это в областях, которые в центральной Украине уже тогда считались бандеровскими! Наша геологическая партия работала на полигоне от Причерноморья до Волыни. Под Кировоградом мы набрали рабочих-землекопов из выпускников десятых классов. Так родители боялись их отпускать под Житомир – «на бандеровщину».

То, что приходилось месяцами не заезжать в Киев, уберегло меня от активной общественной деятельности. Дабы восполнить пробелы в душевной работе, я взялся с помощью трудов Грушевского изучать историю мест, где доводилось вгрызаться в недра. Однако вскоре занятие сие бросил – построения гиганта украинской мысли воспринимались настолько искусственными и притянутыми за уши, что преодолеть внутреннее отторжение я не смог. Но задумывался ли я над тем, отчего это мне – давнему почитателю Клио – показалась такой скучной история родного края, да ещё от «лучшего специалиста» в данном вопросе? Если и да, то списывал сие на академичность стиля изложения.

Компенсировал я «исторические» пробелы «культурными». Возвращаясь по вечерам на базу, включал уже не Центральное телевиденье, а вечно «убитый» третий канал (УТ-2), где стали пускать телеспектакли по классикам западноукраинской литературы. Я просто млел от «шляхетської мови львівських панянок і паничів» начала XX в., мечтая, что в моей будущей семье мы будем разговаривать исключительно на украинском и восстановим популяцию истинной украинской интеллигенции, очевидно исчезнувшей при советской власти. Это потом я узнаю, что все эти пьесы ещё более искусственны, чем история Грушевского, ибо «українські панянки» – оксюморон. В польском Львове коренное население веками выше прислуги, как правило, не поднималось, если только не отрекалось от собственных корней и языка.

Во главе отряда, на лихом троллейбусе

А во время одного из заездов в Киев летом то ли 90-го, то ли 91-го я даже «зазнав політичних репресій і знущань тоталітарного режиму» – напившись с друзьями во время каких-то народных гуляний на Козьем болоте (будущий «Кайдан Незаможности» а тогда «Площа Жовтневої революції»), выхватил из какой-то разноцветной декорации желтый и синий полотнища, и начал ими размахивать. За хулиганское повреждение коммунальной собственности меня тут же приняли в воронок и по дороге в РОВД отдубасили резиновыми изделиями М-60. Полночи продержали в камере, но дело в суд не передали – я просто пригрозил дежурному, что через год-два стану каким-нибудь районным начальником уже при «народной» власти, и всё припомню. Дежурный вполне осознавал реальность моих пророчеств (в чем сам признался) и отпустил подальше от лиха.

Впрочем, жёлтая блакитность была для меня уже отстоем. К тому времени я носил красно-черный значок УПА, и этим радикализмом пугал даже единомышленников.

Не удивительно, что 19 августа 1991 г. застало меня в первых рядах защитников украинской независимости (декларация-то была уже принята) от танков генерала Варенникова. И даже во главе передовых отрядов.

Заслышав утренние звуки «Лебединого озера», я помчался на Козье болото, где к тому времени уже начали собираться такие же как я «найсвідоміші патріоти». С возгласом «Да понимаете вы, что Кравчука и Ельцина, возможно, уже арестовали в Ново-Огарёво?» (где они должны были собраться для подписания союзного договора), я призвал «боронити останній оплот суверенності – Верховну Раду». Собравшиеся к тому времени тысяча-две решительно «попрямували» к указанному «оплоту». Сам же я, то ли от лени переться в горку, то ли от желания поскорее примчаться на баррикады, сел в троллейбус и прибыл к Раде первым. Милиция ещё не подоспела и выставила заслон лишь перед самым приходом колонн. Так я чуть ли не единственным оказался внутри оцепления. Ко мне уже было решительно направился человек в штатском, но в этот момент с ещё более решительными физиономиями подъехали нардепы Черновол и Филенко. Я, вроде как от имени озабоченного народа принялся их расспрашивать об обстановке. Те докладывали: «Єльцин налаштований рішуче, Кравчук – засунув голову в…». В общем, не в песок…

Органы не решались нарушить неприкосновенность нашего общения и лишь снимали его на несколько портативных кинокамер. Думаю, в архивах СБУ, соответствующие кадры ждут своего часа (пожалуй, уже как компромат).

Через три месяца, я, конечно же, проголосовал за «незалежность» и Черновола…

А через три года я уже голосовал за Кучму, как гаранта дружбы с РФ.

Очищение по Ульянову

Нет, это не было разочарованием в идее самостийности лишь потому, что за время, прошедшее с референдума так и не наступил европейский рай с колбасным изобилием. Я-то был идейным. В конце концов, и Кравчуком не очаровывался. Потому списывал неудачи первых лет независимости на вовремя перекрасившуюся партноменклатуру, не допустившую к власти истинных рыночников и демократов.

Произошло гораздо «худшее». Мой друг Володя Ширяев, раньше других протрезвевший от либерализма огоньковского разлива (а украинством и не страдавший) подсунул мне брошюрку «Откуда пошло самостийничество». Это была выжимка из работы Николая Ульянова «Происхождение украинского сепаратизма» в виде приложения к еженедельнику «Русский вестник».

И мир вдруг перевернулся! Настолько аргументировано и просто Ульянов низверг всех кумиров – от «славних гетьманів» до Кобзаря aкa «Пророка», оказавшихся банальными интриганами, казнокрадами и пьяницами, а заодно развенчал массу мифов: о трёхсотлетнем «гнобленні царатом», об эмских «указах», «Батуринской резне» и прочих побрехеньках.

Взять к примеру бессовестную ложь о вековечном (до «московської окупації») отсутствии на Украине крепостного права по причине врожденной гуманности «української шляхти». Ульянов открыл мне, что переяславльская присяга не просто вывела из жесточайшей (аналогов ни в Европе, ни в России не было) панской кабалы неказачью часть населения Малой Руси. Она наделила теми самыми «омріяними в віках» «казацкими вольностями» чуть ли не всё население Малой Руси. А всё потому, что Богдан так и не удосужился составить обещанный реестр, с помощью которого можно было бы разобраться, кто казак, а кто простой мужик. И когда вставал вопрос о жаловании казакам, «штатного расписания» не оказывалось. Вот и решался вопрос по личному усмотрению старшины. Можно только представить масштабы финансовых злоупотреблений! К тому же после изгнания польских землевладельцев мельницы и винокурни, приносившие особенно крупные доходы, оказались «массово приватизированными» той же старшиной. «Уже в XVIII веке малороссийские помещики оказываются гораздо богаче великорусских как землями, так и деньгами. Когда у Пушкина читаем: «Богат и славен Кочубей, его поля необозримы» — это не поэтический вымысел. Только абсолютно бездарные, ни на что не способные урядники не скопили себе богатств», — писал Ульянов.

Но самые большие возможности имели, разумеется, гетманы. Нежинский протопоп Симеон Адамович свидетельствовал об Иване Брюховецком, что тот «безмерно побрал на себя во всей северской стране дани великие медовые, и винного котла у мужиков по рублю, а с казака по полтине, и с священников (чего и при польской власти не бывало) с котла по полтине; с казаков и с мужиков поровну от сохи по две гривны с лошади и с вола по две же гривны, с мельницы по пяти и по шести рублев же брал, а, кроме того, от колеса по червоному золотому, а на ярмарках, чего никогда не бывало, с малороссиян и с великороссиян брал с воза по десять алтын и по две гривны; если не верите, велите допросить путивльцев, севчан и рылян...» Сохранилось множество жалоб на мздоимство гетмана Самойловича. Но всех превзошёл Мазепа. Ещё за время своей службы при Самойловиче и Дорошенко он скопил столько, что смог, согласно молве, «проложить золотом путь к булаве».

По непреложному для любого времени закону вслед за обрастанием землёй и дающей стабильный доход недвижимостью, вставал вопрос о вхождении в дворянское собрание.

Как правило, родовая знать вошедших в Российскую империю народов (грузины, армяне, валахи и др.) автоматически приравнивалась в своих титулах к соответствующим титулам российской аристократии. Следующее поколение «нацменов» получало образование и делало головокружительную карьеру (как Шереметев, Кутузов и даже дети Шамиля). Но в случае с малороссийской старшиной подобная «интеграция» проходила не так гладко, поскольку поляки-то её титулами не одаривали. Президент Малороссийской коллегии граф Румянцев писал Екатерине II, что редкое собрание обходилось без разоблачения, когда соседи публично уличали друг друга в отсутствии дворянского звания: «Тогда обиженный вставал и начинал перечислять всех крупных вельмож — своих земляков, ведущих род либо от мещан, либо от жидов».

Идя навстречу пожеланиям «стучащихся», правительство ввело «подзаконную» практику превращения самочинных землевладельцев в малороссийских дворян. Но тут вдруг возникло столько видов и подвидов панства, что им трудно было подобрать великороссийские аналоги. Тем не менее, актами 1767, 1782 и 1783 гг. малороссийское дворянство было всё же узаконено. И если ещё в 60-х «новые малорусские» не могли предъявить удостоверений «благородного» происхождения, объясняя это гибелью семейных архивов во время бесконечных гетманских междоусобиц, то после указов 80-х на свет явилось около 100 000 (!) пышных родословных. Даже известный деятель украинофильского движения XIX в. под показательным псевдонимом Царедавенко признавал, что «тогда завели чуть что не открытую торговлю дворянскими правами и дипломами». Так, Скоропадские оказались потомками некоего «референдария над тогобочной Украиной». Кочубеи — татарского мурзы. Капнисты — мифического венецианского графа Капниссы, жившего на острове Занте, и прочая от прочих. Появились самые химерические гербы. Выдумывали их в основном в Бердичеве — в этом бизнесе так или иначе было задействовано всё его население.

Подобные игрища были бы не более чем забавны, если бы не одно но — именно пресловутые «казацкие вольности» чудесным образом конвертировались в личные «крепостные права» казацкой старшины на остальную часть малороссийского населения.

Вот и спрашивается, зачем же я на протяжении стольких лет методично скупал на майданной раскладке всевозможные «історичні часописи», «фактами» из которых пытался доказать тому же Ширяеву, скажем, обоснованность украинских претензий на Черноморский флот или древнейшее происхождение «мовы», как единственно автохтонной в Европе из всех арийских языков?

Три дня я проторчал в туалете, выкуривая сигарету за сигаретой. Это была настоящая ломка. Только душевная. Отчего не менее мучительная. Рушилось все! «Высокие» цели, ради которых я, казалось, жил, оказались ложными.

Из депрессии я вышел полностью аполитичным (в отношении текущих украинских разборок). Хотя, не знаю, вышел бы совсем, если бы путь из украинофильской клоаки не проложил к тому времени для меня Лев Гумилёв.

Да, евразийцы мы!

Ещё зимой 1991-1992 гг. коллега по геологической партии красавица и умница Галя Сонкина подсунула мне «Древнюю Русь и Великую степь». До этого я читал что-то из Гумилёва в научно-популярной периодике и был покорён оригинальностью мышления. Книгу также прочёл запоем и, даже, заливом – попал с ней под ливень. Пришлось искать издание на раскладках. Так, вместе с отдаваемой, приобрел ещё несколько книг Гумилева. Засел за методичное изучение.

Украинцев и русских Гумилёв называл отдельными этносами единого суперэтноса, однако тем основы моего украинства вроде бы не рушил (вроде бы!). А то, что поругивал Грушевского в одном месте (более частого упоминания тот явно не заслуживал), так «мрачного украинского гения» не особо жаловал и я.

А вот что Лев Николаевич разрушил до основания, так это почитание европейских ценностей, привив любовь к ценностям евразийским. Через год я начал ловить себя на мысли что более не чаю распада досель ненавистной евразийской империи (а ещё весной 92-го с радостным видом предрекал, что РФ вот-вот – с выходом Татарии – начнёт разваливаться как карточный домик). Гумилёв убедил меня, что Россия – никакая не «тюрьма народов», а классический симбиоз комплиментарных этносов.

К евразийским народам относил основатель теории этногенеза и украинцев, считая результатом смешения восточных славян и степняков (в основном, половцев). И если великороссов Гумилев называл продолжателями православной традиции Древней Руси, то запорожцев поборниками православия на русских землях Речи Посполитой (и в этом качестве – центром кристаллизации складывавшегося в XVI в. украинского этноса).

Посему, когда я в 1995 г. почувствовал необходимость принять крещение – но не для воцерковления (я и слов-то таких не знал ещё), а для «принадлежности к традиции» – то не заморачивался выбором патриархата. Мол, украинский, значит православный.

Крещение перегаром

Ближайшей к дому оказалась церковь «филаретовская». Вообще-то оптинские старцы запрещают называть главу т.н. «Киевского патриархата» Филаретом: «Нельзя бесчестить святое имя жившего в VIII веке Филарета Милостливого, а вашего анафематствованного расколоучителя, как повелось на Руси, нужно именовать Мишкой Денисенко». Мишка – потому что Михаил, имя-то тоже святое, особенно для киевлян (архангел Михаил – покровитель города). Посему внимем наставлениям отцов из Оптиной пустыни.

Так вот, «крестился» я у денисят. Как позже узнал – в храме, первым захваченным украинскими боевиками. Причём, с санкции того самого Салия (ставшего мэром), за которого я когда-то так радел. А с вожаком защитников этой церкви Иваном Степановичем Гичаном (судимым тогда с подачи того же Салия за «организацию несанкционированного митинга») мы через 15 лет будем защищать палаточный храм под Верховной Радой – от сноса уже с санкции канонического священноначалия… Такие вот метаморфозы.

Ну а тогда такие мелочи как какая-то там каноничность–неканоничность для меня не имели значения. Да и не знал я о них. Смущало разве что мощное амбре озлобленного похмельем «священника», проводившего обряд по принципу конвейера – сразу над десятью «крещаемыми» всех возрастов и полов. Никого из нас, разумеется, и не спросили о знании «Отче наш», не говоря уже о Символе веры (о котором, я также представления не имел).

Фигура самого главаря «Киевского патриархата», которого я прекрасно помнил как яростного борца с автокефалией и «польско-жидовским суржиком» в богослужении, а теперь вот ставшего святее всех украинствующих «патріярхів» вместе взятых, меня тоже не особо приводила в замешательство. Я тешил себя мыслью, что филареты (тогда я ещё называл его так) приходят и уходят, а традиция остаётся. Главное, что после этого «великого события в моей жизни» я устроил мощную пирушку с друзьями, до сих пор остающимися даже не атеистами, а убежденными богохульниками.

Да и сам фактически оставался таковым. Помню, как подсмеивался над «причудами» Володи Ширяева, который демонстративно покинул «отпевание» собственной матери, совершаемое ряженым из «Киевского патриархата».

По-настоящему я крещусь лишь в 2002 г. Но разговор сейчас не об этом.

Между Дугиным и Корчинским

Итак, кем в 1993 г. я вышел из сортира, оставив там груз «засад українства»? Убеждённым сторонником совместного российско-украинского противостояния разлагающему влиянию «общечеловеческих» ценностей, которые внедрялись как ельцинской, так и кучмовской командами.

Это и стало предметом моих споров со старыми друзьями из украинствующих, в частности, с Крыжановским. Я пытался доказать, что их «национализм» на самом деле – антинационализм. По сути, космополитизм. Под маркой украинского продвигаются чуждые традиционным украинским ценностям вещи, просто облачённые в шаровары (по праздникам) и украинскую «мову». Сергей считал европеизацию естественным процессом, развитием, и только радовался тому, как украинские слова вытеснялись производными от романо-германских корней.

Моим союзником неожиданно оказался друг Крыжановского – тогда типичный плейбой – Саша Чаленко, аспирант философского факультета, как раз трезвеющий от увлечения либерализмом. А я вовсю уже увлекался евразийским мистиком Дугиным и украинским антибуржуазным националистом Корчинским. Последний, правда, смущал своей русофобией, но я надеялся, что это временно. В конце концов, в интервью дугинскому журналу «Элементы» Корчинский таки выдавил из себя, что если в геополитическом конфликте придётся выбирать между Европой и Россией, то в союзники он выберет последнюю. Сегодня, увы, приходится констатировать, что Корчинский так и не эволюционировал (мягко говоря).

Что же касается вопроса «мовы», то тут мозги вправили выдающийся лингвист, основатель школы славянского структурализма Николай Трубецкой (труды которого были опубликованы в последнем томе гумилёвской серии) и создатель первого малороссийского правописания Пантелеймон Кулиш (на которого я совершенно случайно наткнулся в то же время, когда читал Трубецкого). Оба доказывали, что общерусский литературный язык – плод трудов, прежде всего малороссийских ученых монахов XVII в. А малороссийский говор, при всей его образности – язык бытового общения одной из локальных областей. Он столь же образен и неповторим, как скажем, диалект поморов или уральских казаков. Но для приобщения к высшим образцам человеческой мысли просто недостаточен. Искусственно же приспосабливать его для оперирования абстрактными понятиями не имеет смысла, поскольку язык такой уже имеется. Это общий для всех восточных славян литературный язык на основе церковнославянского, в наиболее полном виде сохранившегося в малороссийских монастырях. Украинофилы же преднамеренно называли его исключительно великорусским.

С доводами Трубецкого и Кулиша я, конечно, соглашался, но, поскольку по Гумилеву, украинцы – этнос, значит, по моему мнению, он имел право как на свое государство, так и на государственный статус своего языка, пусть и не столь развитого, как общерусский (ну не нашлось «на теренах» далей с ожеговыми, пришлось срыпникам удовлетворятся «народними академіками»).

Позволю здесь себе небольшое отступление. Я до сих пор не уверен, являются ли малороссы субэтносом русского этноса либо отдельным этносом восточнославянского суперэтноса. В конце концов, четырехсотлетнее пребывание под властью поляков и литовцев, смешение с ними, а также со степняками (прежде всего половцами и ногайцами) не могли не отразиться на определенных отличиях от великорусской ветви, к тому же изрядно подпитанной угро-финским и татарским элементом. Думаю, это не столь принципиально. В любом случае у малороссов и новороссов гораздо больше общего с великороссами, чем, скажем, с галичанами.

Дурак ты, Скворец!

Поскольку на Украине не было ни одной вменяемой партии, исповедующей евразийство, я оставался равнодушным к внутривидовой грызне евроинтеграторов. Писал диссертацию на тему захоронения радиоактивных отходов в геологических формациях, книгу об американском (а, точнее, антиамериканском) композиторе и музыканте Фрэнке Заппе (по мнению меломанского сообщества, я был тогда ведущим запповедом Украины, и владельцем полнейшей коллекции альбомов FZ на фирменных носителях).

Всю эту блажь смела оранжевая «революция». Я увидел, как под массовый психоз власть обретают сверхциничные персонажи, способные увести Русь за точку возврата к самой себе.

Позвонил Чаленко, который в то время уже несколько лет как работал политологом в команде Погребинского: «Челлен, что делать?!! Мы её теряем!». «Пойдешь на донецких работать?». «На кого хошь, лишь бы против этой своры!». Так я забросил диссертацию (уже пройдя предзащиту!), которая сулила мне должность руководителя международных проектов одного из немногих научных центров, ещё получавших западные гранты.

Донецкими, к счастью, оказались не Янукович с Ахметовым, а сам Чаленко с Владимиром Корниловым, который возглавил политологический центр, оказывавший помощь радикальным антиоранжевым силам (к каковым, ещё раз подчеркну, ПР никогда не относилась). Не могу в данной связи не выразить глубочайшую благодарность Чаленко, рискнувшего рекомендовать меня Корнилову, несмотря на мой дичайший дилетантизм (сказались 10 лет нечтения газет – из всех украинских политиков я знал только Кучму, Ющенко и Тимошенко). И, конечно же, по гроб жизни я обязан Корнилову, не отказавшему Саше.

Единственным, в чём мы расходились тогда с Чаленко, был вопрос языка. Я был противником придания русскому положения второго государственного, выступая за региональный статус. Чаленко по обыкновению горланил «Скворец, ты дурак!», и, как я сейчас понимаю, был прав, но голословен.

Доводы в пользу чаленковой правоты дошли до меня через год – в виде книги Александра Каревина «Русь нерусская». И это был второй перелом в моих представлениях об Украине после Николая Ульянова. Правда, безболезненный.

Украинство – «галицаям»!

Квалифицированнейший историк, работающий преимущественно с первоисточниками (что для украинской историографии нонсенс), Александр Каревин в своей книге "Русь нерусская" на неопровержимых фактах доказал, что украинский литературный язык – не просто искусственное образование, а редчайшее искусственное образование. Во-первых, создавалось оно не для объединения народа, а для его разъединения (признания «отцов» «мовы» приводятся в книге в массовом количестве). Во-вторых – и это, пожалуй, тоже уникальный случай в истории – творилось инородцами: поляками при всемерном административном содействии австрийцев (и здесь также бездна документов, начиная с 30-х гг. XIX в.). Нетрудно догадаться, что создавалась «солов’їна» для столь же искусственно выводимого особого типа народности – антирусских. Не «соловейків-розбійників», конечно, а вполне благонадёжных граждан австрийской империи, которые во втором уже поколении стали вырезать и сдавать в первые европейские концлагеря своих же не желавших порывать духовную связь с русским миром соотечественников. Так система стала саморегулирующейся – искусственный отбор превратился в естественный: новый тип человека (назовем его украинцем) постепенно занял доминирующее положение в ареале русинского субэтноста.

В 1920-х эту польско-австрийскую систему переняли большевики (если не инородцы, то безродные), внедрив уже на территории проживания малороссов и новороссов. Власти же «самостийной» Украины вообще возвели первых братоубийц в герои, и, таким образом, примеры для новых поколений «саморегуляторов».

Сможем ли мы противостоять этой саморегуляции, принимающей лавинообразный характер? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно сначала определиться с тем, что противопоставить.

Ростислав Ищенко как-то сказал, что мы не должны идти ни на какие компромиссы с украинствующими – они давно уже играют на нашей половине поля, и любые – даже взаимные – уступки будут означать лишь их закрепление на нашей территории. Единственный компромисс, на который ОНИ должны пойти – откат на исходные позиции (т.е. добольшевистские – до насильственной украинизации).

Но это возможно только в случае нашего планомерного контрнаступления, одна из целей которого – русский как единственный государственный на территории современной Украины. Это главное средство восстановления исторической справедливости. И тогда уже – на линии духовного Збруча мы и начнем разговаривать с «галицаями», может быть, позволив им иметь региональную «мову» и локальную «церкву».

Мы же, стремящиеся к восстановлению Русского мира, должны осознавать, что наличие у антирусского языка государственного статуса всегда будет занозой в теле этого мира. И тем быстрее «держимова» нынешнего статуса лишится, чем быстрее к малороссам вернется осознание, что никакие они не украинцы.

P.S.

Всё вышеизложенное отнюдь не означает, что я разочаровался в национализме. Напротив, именно сейчас я в полной мере ощущаю себя националистом в противовес как космополитам-евроинтеграторам под личиной «націонал-демократів» так и украинским неонацистам, под национализмом разумеющим банальный шовинизм («Україна понад усе!»). Да и стоит ли их разделять – в основе обоих явлений лежит животная русофобия. Украинский «национализм» построен на образе врага (знаю это изнутри). Не было бы России, он не состоялся бы. Точно так же и всё украинство изначально зиждется на негативе, ибо создавалось «от противного».

Истинный же национализм позитивен. Он направлен, прежде всего, на охранение духовных традиций – стержня существования нации как таковой и средства исполнения ею своего предназначения на земле. Призвание есть у каждого этноса (неискусственного). Следовательно, националист должен, как минимум, сопереживать любой традиционной культуре в её сопротивлении «общечеловеческому» катку. Значит, националист должен быть хоть чуточку интернационалистом. Как представлял Владимир Махнач, «интернационализм есть сумма дружелюбных национализмов. Это, кстати, — формула Империи».

Как имперский человек, я сопереживаю всем национальным культурам не чуточку. Значит, националист в некотором смысле «интегральный».

Чего и вам желаю.

Дмитрий Скворцов,

специально для alternatio.org

[petrovna]

В связи с глобальным экономическим кризисом процесс глобализации буквально на наших глазах совершает ещё совсем недавно немыслимый поворот. Охарактеризовать его суть можно следующими словами: будущее за интеграцией имперского типа, за интеграцией, ядром которого станут традиционные геополитические центры силы, сосредоточившие в своих руках основной промышленный потенциал, находившиеся в авангарде индустриального развития на протяжении последних десятилетий и даже веков. На фоне экономического кризиса перед многими странами, получившими независимость в 19-20 веке, со всей очевидностью встал вопрос: либо полностью подчинится традиционным центрам влияния, либо продолжать оставаться маленькими, независимыми и гордыми, но при этом оказаться, что называется, без штанов. Первыми эту дилемму придётся решать беднейшим представителям Европейского союза, балансирующего между централизацией и развалом.

Возникновение данной дилеммы объясняется вполне естественными историческими и географическими причинами. К примеру, Греция, несколько веков не видавшая подлинной независимости, находясь под османским игом, и, как следствие, не получившая должного индустриального развития в 19-20 веке, существовать по-настоящему самостоятельно не способна и сейчас. Вывод о том, что нынешнее положение формально независимой Греции, в хорошие времена пытавшейся получать от своего членства в Евросоюзе максимальные материальные выгоды, является неизбежной закономерностью, можно сделать, не приводя никаких экономических выкладок. К тому же, если рассуждать с позиций географического фатализма, природно-климатические условия и геологические данные не позволяют этой стране тягаться с таким признанным европейскими лидерами как Германия или Франция. Время Греции прошло тогда, когда Средиземное море было поистине серединой мира, а мировая цивилизация ограничивалась греческими полисами и финикийскими портами. Естественной исторической ролью Греции в мировом разделении труда является роль великой сети торговых факторий, лежащих на пути из Чёрного моря в Средиземное и далее через Суэцкий канал в Индийский океан, что делает её, как и все Балканы, чрезвычайно важным регионом мира, который всегда был предметом жестоких споров и войн. Не будем забывать, однако, и про традиционное оливковое масло, и про туризм, ставший одним из локомотивов греческой экономики в 20 веке.

Однако и туризм, и оливковое масло, и даже коньяк вряд ли помогут Греции до наступления весны заработать ?14,5 млрд, необходимых стране для того, чтобы не объявить себя банкротом. Очень многие экономисты склоняются к тому, что единственным разумным решением для Греции станет выход из еврозоны, т.е. возвращение к национальной валюте и ее девальвация.

Однако есть и другой вариант – сохранение евро и отказ Греции, а за ней и других стран ЕС, оказавшихся в нынешнем затруднительном положении, от значительной части суверенитета. В этом случае будет уместно говорить о фактическом образовании Соединённых Штатов Европы и речь пойдет о федерализации континента, его фактическом превращении в единое государство, новую Европейскую неоимперию (Четвёртый рейх) с собственными органами власти, армией, и, конечно, с сохранением единой валюты и построением единой системы налогообложения.

Грецию первой принуждают к отказу от суверенитета, по крайней мере от его части. Инициатором превращения Грецию в неоколонию является неоимперия-Германия, именно она, как наиболее развитое государство континента, станет ядром Соединённых Штатов Европы, если таковым суждено появиться. Для начала Германия планирует принудить Грецию к отказу от самостоятельности в принятии решений, связанных с налогообложением и госрасходами в пользу себя. Греции запретят осуществлять любые бюджетные траты до осуществления выплат по долгам. На практике это будет означать, что греческие пенсионеры будут сидеть без пенсий, а бюджетники – без зарплат до тех пор, пока государство не рассчитается с кредиторами, а фактически до тех пор, пока на выплату греческих зарплат, стипендий и пенсий не даст добро берлинский кайзер… пардон, канцлер. И это лишь самые минимальные условия, выдвигаемые Германией в обмен на финансовую помощь в размере ?130 мрд.

Впрочем, столь щедрое германское предложение греками уже отвергнуто. Министр финансов Греции Венизелос: «Мы не станем выбирать между национальным достоинством и финансовой помощью. Греческое правительство стоит на позиции, согласно которой распоряжение бюджетом страны останется в исключительной компетенции её властей».

Тем не менее, факт абсолютной несостоятельности греческой экономики остаётся фактом. С катастрофическим положением экономики необходимо что-то делать. Греции придётся выбирать между новой колонизацией и независимостью. Не более и не менее. Если с первым вариантом всё ясно: в случае его реализации Греция постепенно лишается государственного суверенитета и входит в Европейскую неоимперию, чьё будущее, однако, весьма туманно, на правах бесправного придатка-колонии Германии. Второй вариант, напротив, предполагает отказ от евро, выход из Евросоюза, что будет означать крах последнего и фактический переход к построению новой Европы, и поиск новых союзников. В случае отхода от Европы у Греции тут же может появиться её давний «союзник» - Турция, точнее Османская неоимперия, очертания которой всё чётче, а намерения серьёзнее.

Однако у Греции есть и другой вариант, позволяющий оставаться в европейском цивилизационном поле и максимально сохранить собственную самостоятельность и даже упрочить её, получив защиту и покровительство со стороны своего исторического единоверного союзника – России. Присоединение Греции к евразийскому интеграционному проекту вполне реально, как бы утопично это не звучало. Для этого имеются все предпосылки – и культурно-исторические (наши страны являются традиционными союзниками), и религиозные (нас роднит Православная Вера), и геополитические (в случае вовлечения Греции в евразийский интеграционный проект Россия получает мощное присутствие на Балканах и в непосредственной близости от проливов Босфор и Дарданеллы, а Греция – долгожданную свободу действий в бассейне Чёрного моря), и, конечно, экономические (здесь возможностей столько, сколько идей сотрудничества).

Интересно, что с греческой стороны по этому поводу уже имеются некоторые весьма серьёзные соображения, вполне способные вылиться в конкретные предложения. Глава Патриотического фронта Греции Ставрос Виталис: «Наша позиция включает в себя следующие аспекты. Первый и наиважнейший: Греции необходимо выйти из состава ЕС, и объявить о присоединении к Евразийскому союзу. При этом нам следует наладить тесные союзнические отношения с Сербией. Вот в чём заключается экономический подтекст данных действий:

• Предоставить России свободную экономическую зону в любом городе Греции, который будет выбран в результате соответствующих переговоров. Мы, греки, предпочитаем, чтобы таким городом стали Салоники.

• Греция выйдет из еврозоны, восстановит драхму и привяжет ее к российскому рублю.

• Греция снимет все возможные преграды для поступления российских инвестиций в свою экономику, установит свободный миграционный режим для российских граждан.

• Мы с Россией выстроим вертикальную интеграцию наших торгово-экономических отношений и обеспечим поддержку российских проектов по транспортировке энергетических ресурсов в Европу».

Оборонный контекст возможного вступления Греции в Евразийский союз, по мнению Ставроса Виталиса, можно обозначить в следующем:

• Распространить зону ответственности российского противовоздушного и противоракетного «зонта» на все острова Эгейского моря, принадлежащие Греции.

• Обеспечить постоянное пребывание российского флота на островах Эгейского моря, при этом добиваясь специального соглашения с НАТО.

• Организовать совместное производство систем вооружений нового поколения. В этой связи господин Виталис особо подчеркивает, что заинтересованность в защите территории Греции не только натовским, но и российским оружием исходит, прежде всего, со стороны подавляющего большинства солдат и офицеров греческих вооруженных сил.

Источник

[petrovna]

И это касается не только Украины.

[petrovna]

Уважаемый господин Президент!

К Вам обращаются избиратели, голосовавшие за Вас после разгула «оранжевой» пятилетки в надежде на возрождение политики разума. Мы понимаем, сколь значительные усилия необходимы для решения проблем в экономике и социальной сфере нашего государства. Мы осознаем, насколько сложно восстановить разрушенную экономику и готовы пойти на временные лишения.

НО… Мы не желаем терпеть далее гуманитарный произвол, граничащий с безумием, который творился в годы «веселой оранжевой пьянки и мрачного похмелья» и продолжает, к сожалению, цвести «буйным чертополохом» и ныне при Вас.

Господин Президент! Мы, русскоязычные граждане Украины, ее коренное население, составляющие подавляющую часть именно Ваших избирателей, не принимаем и не соглашаемся с проводимой гуманитарной политикой и призываем Вас учесть следующее.

Первое.

Вы упорно декларируете идею безальтернативности «европейского выбора» народа Украины, при этом даже не интересуясь его мнением. В Вашей предвыборной программе такого тезиса не было! Мы голосовали за Вас, памятуя, что Вы как православный христианин не можете не помнить слова нашего святого — Лаврентия Черниговского: «Россия, Украина, Беларусь – это есть СВЯТАЯ РУСЬ!»

Вас терзают сомнения? Ваши советники и окружение говорят противоположное? А Вы прислушайтесь к народу, своим избирателям, которые на вопрос «Вы за интеграцию с ЕС или с Россией и Белоруссией?» давно уже дают ясный и однозначный ответ.

И этот ответ Вам известен – подавляющее большинство не желает быть захолустьем на задворках Европы и поставщиком прислуги и дешевой рабочей силы. Мы стоим за экономическое, политическое, военное, духовное, гуманитарное сотрудничество с нашими историческими братьями, то есть за Евразийский Союз (включая ТС, ЕЭП), где НАШ голос, НАШЕ мнение и НАШИ предложения будут иметь определяющее значение.

Почему Вы, глава государства, действуете вопреки воле большинства своего народа и абсолютного большинства своих избирателей?

Мы ТРЕБУЕМ изменения вектора развития страны в сторону союза с Россией и Белоруссией!

Второе.

Господин Президент! Почему нас, коренных жителей нашей земли, русских из деда-прадеда Киевской Руси, русскоязычных граждан государства Украина, цинично пытаются представить «национальным меньшинством»?

Почему великий русский язык, коренной язык нашей земли, на котором писали и говорили такие выдающиеся уроженцы Малороссии, как Сковорода, Безбородко, Гоголь, Булгаков, Вернадский, Короленко, Бердяев и многие другие, Ваши же соратники и подчиненные превращают в «мову етнічної меншини»? Мы не забыли, как хам, пролезший в кресло министра культуры, измывался над нами и обзывал великий и могучий русский язык «собачою мовою».

Что же изменилось с Вашим приходом? Какие положительные сдвиги в отношении русского языка произошли за это время? Ответ – НИКАКИХ! Разве ЭТО Вы, господин Президент, обещали своим избирателям?

Почему Вами абсолютно игнорируется тот факт, что согласно данным американского института Гэллапа, который нельзя даже заподозрить в необъективности по отношению к поднятому вопросу, на Украине в 2008 г. на русском языке предпочитали общаться 83% ее граждан!

По данным опроса телеканала "1+1", проведенного в нынешнем году среди 20-летних граждан Украины, 79.8% молодого поколения предпочитает общаться на русском языке и только 20.2% на украинском!

Подтверждением этих фактов являются и опубликованные в 2009 г. ресурсом «Яндекс» данные по запросам в интернете на украинском языке в разрезе областей Украины. Как оказалось, максимальное количество запросов на украинском языке отмечено в Тернопольской области: всего лишь 32,9% (и это в Галичине!?). В Луганской и Донецкой областях порядка 6% и в центральных — в пределах 13-18%! В среднем те же 80% граждан Украины предпочитают общение на родном для них русском языке!

Все эти факты подчеркивают, что подавляющее большинство населения думает и говорит на русском языке, а существующие запреты на его использование являются прямым оскорблением и унижением достоинства наших граждан. Господин Президент! Вы продолжаете действия команды Ющенко и фактически продолжаете загонять своих избирателей в морально-политическое «гетто»!

Отсутствие статуса государственного у языка подавляющего большинства жителей страны нарушает базовые права и свободы десятков миллионов граждан, доверивших Вам свою судьбу. Это касается как официально-деловой сферы, так и образования, СМИ, кино и проч.

Мы ТРЕБУЕМ исполнить нашу волю и закрепить за русским языком статус государственного.

Третье.

Мы НИКОГДА не смиримся с античеловеческой идеологией фашизма, продолжающей цинично торжествовать на нашей земле!

При Вашем попустительстве, господин Президент, продолжается реабилитация и героизация фашистских прислужников, безнаказанное распространение (в т.ч. школах!) нацистской литературы, прославляющей карателей «Нахтигаля» и СС «Галичина», их именами называются улицы, школы и общественные здания!

Оголтелая, озверевшая от безнаказанности банда неонацистов терроризирует даже детей в детских садах и школах Галичины, глумится над стариками-ветеранами, превращая Львов в очаг фашизма. Вместо заслуженного наказания за разжигание межнациональной розни эти фашиствующие подонки рекламируются и красуются на всевозможных телевизионных шоу, в том числе и на государственных теле- и радиоканалах.

Кто дал право маргинальным отщепенцам из Галичины присваивать себе звание «патриот Украины» и диктовать свою фашистскую мораль большей части населения нашего государства? Почему этим бесноватым предоставляются трибуны, с которых они забивают эфир своими политическими нечистотами? Кто позволяет им топтать человеческую память?

Почему в нашей столице, «матери городов русских», фашистские последыши устраивают факельные шествия под лозунгами «москалів на ножі», оскверняют могилы Советских воинов, жарят яичницу на Вечном огне и подлой шакальей стаей налетают на тех, кто в открытую позволяет себе чтить память о героической Победе?

Почему Генеральная прокуратура не открывает дела по ст. 161 УК Украины, в соответствии с которой за разжигание межнациональной розни полагается уголовная ответственность?

Господин Президент, Вы разве не знаете, что ООН в ноябре 2010 г. приняла резолюцию, осуждающую прославление пособников нацистов из «национально-освободительных движений»?

Это с Вашего согласия представители Украины в ООН, особо пострадавшей от злодеяний фашистов и их пособников, «воздерживаются» при голосовании от осуждения проявлений расизма и неофашизма?

Что происходит, господин Президент?

Отдаете ли Вы себе отчет в том, насколько далеко зашли в потворствовании кучке маргиналов из числа национал-фашистской мрази и пошли на сделку с совестью!? Неужели Вы рассчитываете подобными действиями завоевать сердца граждан Украины?

Мы ТРЕБУЕМ прекращения фашизации страны и введения запрета празднований на государственном и региональном уровнях событий и дат, увековечивающих память фашистских пособников, коллаборационистов и их деяния.

Уважаемый господин Президент!

Мы избрали Вас руководителем государства и пока еще обращены к Вам лицом. Вы можете рассчитывать на нашу поддержку, но только в том случае, если будут услышаны и реализованы наши требования. У Вас есть еще время, но уже совсем немного.

Инициативная группа Политического Клуба Альтернатива

Опубликовано 3 Марта 2012

Источник

Письмо уже подписали:

Киев:

Архангельский Юрий, доктор экономических наук

Бойко Василий, член исторического общества

Ваджра Андрей, главный редактор ИАС "Альтернатива", учредитель Политического Клуба "Альтернатива"

Витренко Наталья, председатель ПСПУ, народный депутат Украины 2 и 3 созывов

Горохов Александр, журналист

Денисов Денис, зам. директор украинского филиала института стран СНГ

Друзь Игорь, председатель общественной организации "Народный Собор", присоединился с оговорками

Железный Анатолий, журналист, литератор

Ищенко Ростислав, президент Центра системного анализа и прогнозирования, учредитель Политического Клуба "Альтернатива"

Каревин Александр, историк, публицист, учредитель Политического Клуба "Альтернатива"

Киевская Ольга, главный редактор проекта "Анти-Оранж"

Корнилов Владимир, директор украинского филиала института стран СНГ

Лузан Александр, председатель "Славянской партии" , шеф-редактор газеты "Славянские новости"

Лукашин Юрий, учредитель Политического Клуба "Альтернатива"

Лунёв Сергей, информационно-аналитический сайт «Руська Правда»

Марченко Владимир, ПСПУ

Пироженко Виктор, кандидат философских наук, политолог

Прокопенко Александр, журналист

Радзиевский Александр, доктор экономических наук

Резонтов Евгений, Публицист, "Суть времени"

Селезов Андрей, ЖЖ "За Россию Единую, Неделимую"

Скачко Владимир, журналист, учредитель Политического Клуба "Альтернатива"

Скворцов Дмитрий, учредитель Политического Клуба "Альтернатива"

Таксюр Ян, литератор, публицист

Чаленко Александр, шеф-редактор Revizor.ua

Шкода Оксана, вице-президент БФ "РосУкрсотрудничество", журналист

Донецк:

Бунтовский Сергей, Донбасская Русь

Красный Луч:

Гончаров Валентин, гл. редактор журнала "Русское слово"

Луганск:

Бобров Глеб, главный редактор okopka.ru Член Сп России, журналист

Гончаров Тихон, председатель Движения Владимира Мономаха «Русь», организатор "Русского Клуба"

Одесса:

Вассерман Анатолий, публицист, политический консультант

Бильчак Мария, координатор ГО "Дозор"

Муравенко Александр, редактор "Час Пик"

Осипчук Анна, начальник управления информации

Перевалова Наталья, журналист телекомпании АТВ, автор полит. проекта "Совещание"

Уралов Семён, шеф-редактор "однако-Украина"

Чайковский Виктор, историк, журналист "Час Пик"

Чайковская Марина, заместитель редактора "Час Пик"

Чмырь Алексей, преподаватель ОГУ им. Мечникова

Полтава:

Шестаков Виктор, историк, журналист, член союза писателей России, председатель Русской общины Полтавской области

Симферополь:

Полякова Надежда, лидер молодежного объединения "Прорыв", председатель Республиканского совета партии "Киевская Русь", журналист газеты "Русский репортер"

Хрипунов Владимир, председатель Крымской республиканской организации инвалидов, член «Крымского республиканского Координационного совета российских соотечественников имени А.В.Суворова

Харьков:

Александровская Алла, депутат верховного совета Украины

Апухтин Юрий, руководитель общественной организации "Великая Русь"

Завгородний Василий, депутат Харьковского городского совета

Карновский Михаил, редактор интернет-портала "Мир и Мы"

Мельников Вячеслав, председатель Харьковской организации антифашистского комитета

Моисеев Сергей, председатель правления ХООО "Русь триединая"

Стрижко Леонид, депутат Харьковского областного совета, никогда не голосовал за Януковича

Вот такие дела...

[petrovna]

Спец.службы Украины составили чёрный список, в который вошли граждане которые ЗА союз с Россией. Обалдеть!

http://agents.ua-blacklist.info/

На некоторых так и написано Предполагаемый агент ФСБ.