Рассказал(а) Арсений Десять лет назад я ехал в Казань, со мной в купе попал ветеран войны. В Москве провожали его внуки с маленькими правнуками. Дед был мощный, лет восьмидесяти, на лице шрам ото лба до подбородка(странно как глаз уцелел), да и по наградам было видно, что вояка серьезный: орден отечественной войны, орден красного знамени и две солдатские славы. Ехал он в какую-то деревню под Казанью. Что, спрашиваю, в гости? - Да, на пару дней. Друзья из совета ветеранов позвали, не мог отказать, да и родина это моя, опять же раз в год должен приехать к матери, это святое... Я хотел переменить грустную кладбищенскую тему и попросил рассказать о войне... - Повестка на фронт мне пришла в первую неделю войны. Помню меня провожала мама и тетя, они сестры близняшки. Отца я не помню, а тетя так и не вышла замуж, так что мы жили вместе и у них был я один. Играл духовой оркестр, у всех настроение боевое, а мы с мамой и тетей втроем ревем... Потом, когда сели по вагонам, мама сбегала домой за зимней шапкой, бежит за поездом... Все смеются, зачем тебе шапка, немцев скоро разобьем. Мама бросила мне шапку, недокинула... и сама упала. Тетя ее поднимает, я смотрю на них и понимаю, что никогда уже их не увижу... Дед отвернулся к окну, чтоб я не видел как он вытирает слезы. Всю дорогу он рассказывал о войне и жуткое и смешное и про свой танк и про боевых друзей, про сволочей командиров... Но вот мы подъезжаем к его станции, я выношу его чемодан, мы тепло прощаемся и вдруг... к нам бегут две маленькие старушки. - Это моя мамочка и тетя. им по сто два года, но все еще ходят в баню и пьют самогонку. Старушки закричали на бегу: Павлик! Павлушка! - Здравствуй мамочка! здравствуй тетя Лида! - Павлик ты в поезде кушал? - Павлуша, ты похудел! На моих глазах, старый ветеран за секунду превратился в маленького толстого мальчика. Хоть я и взрослый дядька, а не смог сдержать слез. ... Как только я залез в поезд, сразу позвонил маме и сказал, что я ее люблю. Рассказал(а) Артур 1991 год, в стране агония перестройки. Нет уверенности в завтрашнем, сегодняшнем и вчерашнем дне. Кто помнит, тот помнит. Г. Львов. Мой друг живет с отцом, матерью, двумя младшими сестрами и бабушкой мамы. Бабушке, а вернее прабабушке за девяносто, она плохо слышит, лет десять не была на улице, еле ходит по квартире до туалета и обратно. Доход семьи - зарплата родителей врачей и маленькая пенсия. Житуха с каждым днем все голоднее и напряженнее. И бабушка стала частенько хандрить и ныть: - Бог не дает мне смерти. Все мои сверстники уже там, детей я пережила и только порчу жизнь внучке и ее семье... Вечером вся семья пришла на семейный совет в бабушкину комнату и отец начал: - Бабушка, ты нам не только не мешаешь, а даже наоборот. Мы хотели тебя оставить в покое и не тревожить, но нам не прожить без твоего жизненного опыта. Бабушка принимай дела, ты с этой минуты будешь у нас казначеем. Твое слово закон, а то без четкого списка расходов нам ни на что не хватает. Вот тебе наши две зарплаты, командуй. И бабка обложилась тетрадками, кошелечками и баночками с мелочью. Каждый день все члены семьи по утрам вставали к ней в очередь, чтоб взять денег на карманные расходы. Бабушка заметно ожила, она умудрилась выкружить 120 руб на новый пылесос, тем более, что родителям подняли зарплату на 40 и 60 руб. По выходным правнуки (если хорошо себя вели всю неделю) получали по рубль пятьдесят на кино и мороженое. Через пару лет старушка деловито жалела семью: - Как вы будете без меня, ведь все растрынькаете... Она умерла счастливой, нужной своей семье, и так и не узнала, что Всех ее "семейных денег" 400 рублей с копейками... не хватит на один трамвайный билет который стоил 10 000, да и деньги были уже другие. Рассказал(а) Александр Поселок наш подмосковный, хотя и вблизи столицы, но как говорится состоит из рабоче-крестьянского и военного сословий, то есть людей явно не богатых и не олигархических. Да и магазин тоже под стать поселку - уже не сельпо, но еще и не супермаркет - так, кишка, где с трех сторон прилавки с товаром от картошки и пива до мороженной рыбы и колбасы. Есть и закуток с телефонами и мылом. Но близость к Москве, к сожалению, цены в магазинчике делает истинно столичными. Конец рабочего дня, народу в магазине немного, в каждую из 3-х касс-прилавков стоит 2-3 человека. Я пристраиваюсь за бабулькой с пустой тележкой, которая сосредоточенно, и никого не замечая, пересчитывает свои рублики. Вздыхая, просит завесить ей 100 грамм колбаски самой дешевой рублей за 200. Заветренный кургузый кусочек потянул грамм на 130, но уже не хватило ей рубликов, и вздыхая - "боже, где же денег-то взять" - она перешла к овощному прилавку, прицеливаясь на закупку нескольких картофелин. И так мне стало обидно за ее заштопанные, но чистенькие рейтузы, пальтишко лет семидесяти, и эти рублики железные, что взял и как заправский карманник, думая, что никто не видит, сунул ей в кармашек свою последнюю бумажку 500 рублей. Еще оставалось у меня несколько десяток, зарплату обещали выдать завтра и вспомнив, что пиво есть второй хлеб я отошел к пивному прилавку, где стояли несколько потертых жизнью, как и я, личностей. Сказать, что бабулька, расплачиваясь за свои картофелины, и вдруг вытащив из кармана 500 рублей была потрясена, это не сказать ничего. Она была в шоке. Продавщица колбасного, смеясь и подмигивая мне (заметила ведь мое карманничество! ) - "ну что бабушка, а говорила, что денег нет, берешь колбаску-то" - отрезала ей и не взвешивая сунула в тележку совсем другой кусище аппетитной и дорогой колбасы, овощная продавщица ссыпала ей вместо прошлогодней и сморщенной совсем другую - дорогую израильскую картошечку. На попытки ничего не замечающей бабульки, причитающей - "боже, как же это"- сунуть им бумажку мою, отправили ее прочь - "иди уж, миллионерша. Завтра приходи утром, творог обещали привезти". Вот так и посмеялись все вместе, повеселились грустно. А придя домой, я обнаружил, что вместо 20-рублевого жигулевского, оказывается приобрел Хольстен и Туборг. Такой вот приятный шок. Такая вот подмосковная история о счастье пенсионерском. Рассказал(а) Алан Нашла мужа на помойке. Реальная история моих знакомых. Обычная мамочка-одиночка. Единственный сын, очень болезненный, при родах была травма, что-то повредили, долго выхаживали, что-то не в порядке с нервной системой. Врачи предупредили, что ребенка нельзя волновать, только положительные эмоции. Сын растет, спрашивает про папу. Мама придумала историю, что папа разведчик, сейчас на задании. Сын требует подробностей, и мама придумывает, так что получается многосерийный рассказ. Сын не позволяет выбросить старый костюм бывшего мужа, так что костюм стал частью легенды. И вот сыну уже 5 лет. Однажды он гуляет возле дома, мама приглядывает за ним из окна, дело к вечеру. Вдруг сын ненадолго исчезает из поля зрения, а потом забегает домой и возбужденно кричит: "Мама, я папу нашел." Мама успокаивает его, но он не слушает, кричит: "Папа ранен, он там лежит, надо скорее его забрать," - и тянет маму на улицу. Мама не может его успокоить, идет с ним на улицу. Сын тянет ее на близлежащую помойку - там обычное дело: лежит пьяный грязный бомж, физиономия побитая, но живой, шевелится. Мама пытается увести ребенка, но тот близок к истерике: "Это раненый папа." А ребенка волновать нельзя. Мама решает завести бомжа домой, может быть покормить, пока ребенок успокоится да ляжет спать, потом бомжа спровадить, а утром сыну сказать, что папа снова ушел на задание. Они вдвоем поднимают бомжа, он смирный, что-то мычит, но потихоньку идет. Завели его домой. Мама говорит сыну: "Сейчас папа помоется, потом поужинает, но ему мешать нельзя, так что ложись пока спать." Но сын все еще близок к истерике: "Нет, я буду только с папой." Вместе заводят его в ванную, мама кое-как раздевает бомжа, заталкивает его в ванну, включает холодный душ. Бомж ничего не понимает, но под холодным душем немного приходит в себя, что-то бормочет. Мама приказывает ему: "Мойся, потом поговоришь." В это время сынишка тащит в ванную костюм бывшего мужа: "Папа, одевайся." Бомж слегка приходит в себя, ничего не понимает. Мама жестко говорит бомжу: "Переодевайся, и ничего не спрашивай." Сынишка тащит бомжа на кухню: "Мама, папа хочет кушать." Мама вынуждена выставить еду. Сын восторженно подкладывает бомжу кусочки. Бомж ест, постепенно приходит в себя. Мама пытается уложить сына спать, но он требует, чтобы папа спал рядом. Мама вынуждена постелить на полу, сама в полудреме сторожит, как бы чего бомж не выкинул. Утром та же история: сын ведет гостя в ванную, дает мамину бритву, потом кормит его завтраком. Но теперь уже гость не выглядит бомжом: выспавшийся, вымытый, бритый, в хорошем костюме - вид довольно приличный. Улучив момент гость пытается выяснить, в дело. Мама объясняет. Потом гость уходит, дав честное слово сыну, что ему надо выполнить небольшое поручение, и он к вечеру обязательно вернеться. И действительно вернулься. Но приехал на машине, с цветами для мамы. История оказалась довольно обычной. Он зам. директора довольно крупного завода, развелся, стал крепко пить. После очередной пьянки отстал от собутыльников, не помнит, как оказался на помойке побитым. Теперь они живут хорошей семьей, родился второй сын. Первый сын окреп, сейчас ему 8 лет, рассказывает всем, что его папа раньше работал в разведке, а теперь после ранения работает на заводе. От неожиданности я чуть не запрыгнул обратно в лифт, когда на площадке пятого этажа увидел это. Маленький, грязный комок непонятно чего, мерзко шевелился и издавал тихие скрипящие звуки. Мне раньше не доводилось видеть крысёнышей, но я почему-то сразу решил, что это именно детеныш крысы. Как кошатник с тридцатипятилетним стажем я сразу определил врага. Видимо подсознательное отношение к этим тварям наложилось на этот склизкий и гадкий на вид комочек. Несколько секунд я оторопело рассматривал это явление. В голове возникали вопросы. «Откуда это взялось?», «Где хвост?», «А где мамаша?», «Что это с ним?». Превознимагая чувство брезгливости я подошел вплотную и присел на корточки. Двери лифта закрылись и на площадке стало совсем темно. Вечернее освещение ещё не включили, а окно пролётом выше давало очень мало света, что бы можно было разглядеть подробности. Я достал телефон и включил фонарик. Тварь выглядела ужасно. Весь грязный, в потёках какой-то слизи, с редкими хилыми щетинками вместо шкурки, крысёныш даже не пытался убегать, а только мелко вздрагивал, вжимаясь в плинтус. И ещё у него, кажется, не было одной задней лапки… «Фу, какая гадость!!!» - голосом Фрекен Бок подумал я. Разглядывая это безобразие, я машинально прикидывал, как мне от него избавиться. Просто так пройти мимо я не мог. Ну, как же! Активист подъезда! Борец за чистоту ступеней и боец с бомжами. На моём этаже стоит мой старый диван с креслом, горшок с неубиваемым растением под названием «тёщин язык» и все окурки бросают в баночку Нескафе, которую я регулярно обновляю. А тут такое! Раздавить тварь каблуком я, естественно, не мог. Этож сколько грязи будет! Была бы это взрослая крыса, я бы не упустил возможности поиграть в футболиста. А тут хрень малепусечная… Поскольку в нашем доме мусоропровода не было, оставался только один вариант – унитаз. От лифта до дверей квартиры четыре шага. Я влетел домой и даже не переобуваясь, заскочил в туалет. Отмотав изрядный кусок бумажного полотенца (не буду же я брать ЭТО голыми руками!) я вернулся на площадку. Самими кончиками пальцев, через полотенце конечно, я аккуратно перекатил крысёныша на бумагу и, едва сдерживая рвотные позывы, рванул обратно к унитазу. Мне оставалось сделать одно движение и нажать на смыв, как вдруг я замер. Можете назвать это розовыми соплями, можете назвать это старческой сентиментальностью, но я вдруг абсолютно точно понял, что не могу этого сделать. Несколько долгих мгновений я простоял согнутым над унитазом, держа в руках бумажную люльку, в которой мелко дрожала мерзкого вида тварь. А потом, уже прикидывая в уме какой грандиозный скандал закатит мне моя благоверная, медленно развернулся к раковине. Осторожно положив крысёныша на край раковины, я включил воду. Постарался настроить на температуру тела, а потом, вспомнив что у крыс температура тела выше, чуток добавил тёпленькой. Одев жонины резиновые перчатки для ручной стирки (я маразматик, конечно, но не идиот что бы заразу подхватить) я перенёс крысёныша под слабенькую струю воды. Он пару раз дернулся, издавая скрипучий визг, а потом блаженно затих. Только слегка вздымающийся от дыхания животик, говорил, что дитёныш еще жив. Тереть я его не решился. Уж слишком маленьким и беззащитным выглядел крысёнок рядом с моими пальцами. Я только омывал его тельце водой, следя что бы вода не попала ему на нос. Помогли ватные палочки, которые жена оставила на полочке рядом с раковиной. Сильно смочив вату, я ювелирными движениями протёр слепую мордочку, которая оказалась достаточно симпатичной… Закончив водные процедуры, после которых детёныш оказался вполне воспринимаемым, я резко рванул к своему шкафу и выхватил из него майку. Мужская майка это вам не женский лифчик! Хорошая мужская майка уступает в нежности только рукам матери, которая гладит своего ребёнка! Укутав крысёныша в майку, я рванул к холодильнику. Чем питаются крысы я догадывался. Но, уровень моего образования так же говорил, что крысы относятся к млекопитающим, а значит детёныш должен питаться молоком. Поскольку крысиного молока в моём холодильнике не могло быть по определению, кормить его буду обычным, из пакета. Котят я выхаживал с первой недели рождения. Попробую теперь спасти крысу… Пипетка из аптечки. Набрать молока. Согреть в руке. И теперь по чуть-чуть… По чуть-чуть… Крысёныш пару раз пёрхнул, закашлялся, но потом активно заработал челюстями… После нескольких капель малец замедлился, а потом, перестав реагировать на пипетку, тихо засопел. Уснул… «Да знаю я!!! Не тереби душу!!!» - мысленно орал я на самого себя – « Не умею я крыс выращивать! Издохнет – так хоть в тепле и при присмотре!» И уж совсем тихо добавил: - Да и совесть чиста будет… - хотя перед крысиным детёнышем это фраза звучала совсем уж глупо. Через два часа крысёныш зашевелился и запищал. Я опять его покормил из пипетки и он снова уснул… Через неделю я заметил, что крысёныш прибавил в весе, подрос и обзавёлся шерсткой. Значит будет жить… Я хотел назвать его Лаки. Счастливчик. Ему действительно повезло. Повезло, что именно я тогда вышел из лифта. Повезло, что я не смыл его в унитаз. Повезло, что я тогда вынужденно отгуливал отпуск за прошедшие три года, а поэтому мог кормить его каждые два часа… Повезло, что я сильней жены и она не смогла выбросить меня вместе с крысом с пятого этажа… Эта тварь явно могла бы зваться Лаки… Но все его звали Крысёнышем. Или просто Крысь… И вот теперь, спустя год, у меня есть шикарный соболий воротник. К любому пальто и к любой куртке. Хотя он ещё маленький, но он тёплый, урчит как кот, и кусает меня за ухо, когда дым от моей сигареты попадает ему в нос. Да, да! Крысь оказался соболем! А я оказался бездарем в зоологии! КАК? ОТКУДА? ПОЧЕМУ? Я так и не нашел ответа на эти вопросы. Презрев условности я обошёл всех соседей, достал всех бомжей в округе, излазил весь Интернет, но так и не понял – откуда на моём этаже мог появиться детёныш баргузинского соболя!? Соболь хищник и передвигается прыжками. Это я в Вики прочитал. Хотя без задней левой лапки Крысю это делать сложно. И это меня сильно беспокоило, по началу. Но, тем не менее, когда мы выходим на прогулку, он с радостью, хотя и неуклюже, скачет по снегу за голубями, а когда устаёт, то карабкается мне на шею и греет об меня свои лапки. Я глажу свой живой воротник и благодарю судьбу, которая не дала мне совершить ошибку… Я завернул во двор и остановил машину у знакомого подъезда. Давно здесь не был. Те же облезлые лавочки у подъезда. Старые качели. Березы в палисаднике под окном. Даже лужа возле сараев – и та на месте. Ничего не изменилось. Тьфу! Как они здесь живут? — Хорошая машина, ага! Даже вздрогнул от неожиданности. Обращавшийся ко мне бродяга симпатий не вызвал. Откуда он вынырнул? — У братухи моего еще лучше, ага! Знаешь моего братуху? Я презрительно глянул на обладателя «братухи»-автовладельца. Невысокий, одетый не совсем уж по-бомжовски, но явно в вещи с чужого плеча, постарше меня на несколько лет, он стоял передо мной и улыбался во весь рот. Придурок какой-то. — Не знаю я твоего братуху и тебя знать не хочу. Пошел отсюда, бомжара! Развелось вас, дармоедов… Мужик как-то странно посмотрел на меня и вдруг заплакал совсем как ребенок. Идиот, точно. — Брат мой приедет! Вот увидишь, ага… Вы все увидите! Блин, только этого мне не хватало! — Митяня, успокойся! Серега, привет. Заходи, подымайся в квартиру, — услышал я знакомый голос дядьки. Ну, хорошо хоть Николай вышел. Вовремя. — Здорово, Коля. Что это за фигня? Кто такой? Я его вообще не трогал. — Ничего, все нормально. Проходи – говорю, не обращай внимания. Митяня, не плачь. На, тебе двадцать рублей – пойди купи себе что-нибудь. Бомжара перестал плакать и радостно схватил протянутые деньги. — Пойдем, Серега. Давно ты не приезжал. Видишь, повод какой хреновый … Мы поднялись в квартиру на втором этаже. Я переступил порог и почувствовал знакомый запах детства. Здесь жила моя бабушка. Когда мои родители уезжали в командировку, отправляли меня к ней. Бабушка жила одна с тех пор, как умер дед. Я был единственный внук, бабуля меня обожала и баловала, как могла. Теперь её нет. В наследство отписала мне эту двушку в хрущевке. Только вот Николай и жена его – Светка… Николай, вообще-то – мой дядька, младший брат матери. Но я не привык называть его «дядей». Николай, Коля – все так называли и я привык. А он относился к этому без претензий. Николай раньше работал шахтером, где-то в Читинской области. Помню, хорошие бабки заколачивал в советские времена. Приезжал в отпуск с женой Светкой, оба нарядные, привозили кучу подарков матери, нам. Бабушка очень гордилась им, жалела, что так и не родили ей наследников. Говорили – Светка однажды застудилась сильно на работе. Из-за этого и не могла. Николай устроился на шахту сразу после армии – дружок сманил разговорами о длинном рубле. Сам-то потом уехал через год, а Коля остался надолго. Стал бригадиром, вступил в партию, даже орден получил. В газете про него писали, помню – бабушка с гордостью показывала соседям статью в «Труде» с фотографией сына. Николай со Светланой собирались перебраться на Кубань, поближе к матери, к родне. Денег копили на дом. К тому же здоровье давало знать о себе – Коля заработал инвалидность. Какая-то там болезнь у шахтеров профессиональная от отбойного молотка, что-то с вибрацией связано. Ему теперь каждый год месяц в санатории положено бесплатно. Потом эта авария в шахте. Тогда они и решили окончательно вернуться. Приехали, купили машину – «Волгу». Оставались деньги на покупку дома. Мои родители посоветовали присмотреть жилье у моря, в Геленджике. У отца там были знакомые, вот и поехали тогда вчетвером – Николай со Светой и мои мать с отцом. Отец, уезжая, смеялся: « Вот, Серега! Будет теперь и у нас родня на море!» Они не доехали. Водитель встречного «Камаза» заснул за рулем. Мои родители погибли сразу. У Светланы – перелом позвоночника. Николай кучу денег ухлопал на врачей. А тут еще перестройка грянула, оставшиеся деньги превратились в пыль. О доме у моря пришлось забыть навсегда. Вот и остались жить у бабушки. Стахановец с женой в инвалидной коляске. После смерти родителей я редко приезжал сюда. Раздражать меня стал Николай. Не знаю – может обида у меня осталась за родителей. Но он свою вину чувствовал, это точно. Нет, думаю – не это. Раздражало отношение его к жизни. Быдляческое какое-то. Сто раз с ним спорил по этому поводу – бесполезно. Опустил ручонки, работает на стройке, Светку свою катает туда-сюда. Ни к чему не стремится больше, всем доволен, все устраивает. Всё пытаются ребенка взять в детдоме. Да кто им даст его? Зарплата нищенская, пенсия за инвалидность. Квартирка только вот эта. Правда, и она теперь моя. По документам все права только у меня – бабушка при жизни так решила. Я ж не виноват. Конечно, я не зверь. Не выгоню на улицу. Но и дарить не собираюсь. Квартира денег стоит. Дом хоть и не новый, но в центре – строительные компании давно кружат вокруг. Хорошие бабки дают. Почти все жильцы согласны. А им со Светкой и в коммуналку какую-нибудь переехать можно. Им-то все равно где жить, по большому счету. Да и вообще – что я должен за них беспокоиться, если сами за себя не беспокоятся? Терпеть не могу людей, которые зарабатывают меньше трешки баксов в месяц и считают что это нормально. Не понимаю их. Ну что ты за мужик? Подними жопу, заработай. Отними, в конце концов. Жизнь такая. Жестче надо быть. Зарабатывать надо, крутиться, а не сидеть возле жены. Я же кручусь? Не женат – не до этого пока. И дети – что нищету плодить? Зато все нормально у меня – работа, машина, квартира в Москве… — Ты чай какой будешь, Серый? Черный или зеленый? – прервал мои мысли Николай, — Светлана отдыхает, давай потише. - А? Давай зеленый… — Зеленый, так зеленый. Чего на похороны не приехал? Всё дела? - Дела. Да и не люблю я подобные мероприятия. Не знаю как вести себя. Неуютно и фальшиво всё как-то. Все плачут. Особенно бабки – как-то по-деловому, профессионально, вроде деньги отрабатывают. Как проститутки на заднем сиденье в машине, без души. - Хм… Ну ты сравнил! Проститутки… Совсем ты там в своей Москве… - Что в Москве? Опять начинаешь? Думаешь, там мне с неба всё падает? Просто так деньги дают, как ты этому чумазому сявке сейчас? — Не надо так. Это Митяня. Он… Ну, как сказать? Светка говорит – блаженный он. Жаль его. - «Блаженный»… Да быдло он! Обыкновенное русское быдло, которое ничего в жизни не хочет, только бухать! Чего жалеть таких? Кто им виноват? — Слушай, Серега, — Николай разгладил ладонью лежащий на столе «АиФ», — ну откуда в тебе это? «Быдло»… Это люди, Сережа. Давно сам элитой стал? Почему у тебя одни деньги в голове? Считаешь, только деньги в жизни важны? — Ха! Опять нищебродские разговорчики про моральные ценности… Ну, а что важно, по-твоему? — Семья важна. Дети. Люди важны, Серега. — Это люди? Да ну тебя, что с тобой разговаривать? Бесполезно. Что с квартирой решать будем? — С квартирой? А что решать? Ты – хозяин теперь, ты и решай. — Короче, Николай. Ты там не подумай чего… Мне сейчас очень нужны бабки. Месяц вам на подготовку к переезду. Я сам подыщу варианты. Приеду – обсудим. Пока. Николай даже не глянул мне вслед. Я приехал месяца через полтора. Николай сидел на кухне перед початой бутылкой водки. Я поздоровался и положил на стол несколько листов с вариантами по жилью. — Тут ваши ребята-риэлторы вариантики подобрали – глянь на досуге. Бухаешь? Спаивают народ жиды-демократы? Гы-гы. Или праздник какой? — Да какой там праздник… Ты что-то как не приедешь, так… Митяню сегодня похоронили. Я не ходил, так вот – помянуть решил. - Митяню? Это какого? Бродягу того, что я в прошлый раз встретил? А что с ним – на работе надорвался? Ха-ха! - Нет, — Николай как будто не заметил моего юмора, — Убили его. Забили до смерти. Может – менты, а может – малолетки безбашенные. Кому мешал?... - Коль, я с тебя поражаюсь. Ты взрослый человек вроде. Вот что ты жалеешь быдло всякое? Они сами выбирают такую жизнь, их не переделать. Им нравится так жить, и ничего ты с ними не сделаешь. Никто же не заставляет их валяться под забором, бухать, никто водку им в рот не заливает. Что их жалеть? — Не знаю. Только вчера как узнал про Митяню, такой ком к горлу подкатил… Чуть не расплакался, представляешь? Мать хоронил, не так было. Все-таки восемьдесят семь ей было – пожила. А тут… Да ты что, не помнишь его, Митяню? Должен помнить. Он в шестнадцатом доме жил. Брат у него еще старший – Сева. В Питере врач. Митька хороший парень был. В армии с ним что-то случилось. Не знаю, но комиссовали его через год. Может – били, может – еще что. Но он безобидный был. Не псих, нет. В дурку не брали – сказали, что номальный. Странный только. Беззащитный, как ребенок. Выпивать стал, да. Но, не то чтобы совсем уж – мать не позволяла. А когда три года назад тёть Лена – мать его, померла, приехал Севка. Продал квартиру, а Митяня на улице остался. Так и жил – ночевал в подъездах, на чердаках, питался тем, что люди дадут. Я ему шмотки свои старые давал. Он всем твердил: «Скоро приедет мой братуха, увидите! Заберет меня в Питер, ага.» Не мог поверить, что родной брат его так кинул. А тот… Даже на похороны не приехал. Я телеграмму давал… Собрались люди, похоронили… Да неужели не помнишь его? Я вспомнил. Конечно. Митя. Дима. Я тогда совсем пацаном был – лет шесть. Мы с местными ребятами зимой пошли на карьер. Раньше там, кажется, глину добывали или еще что. Подземные воды затопили карьер и получилось небольшое, но довольно глубокое озеро. Я тогда, чтобы не показаться трусом, первым ступил на лёд и сразу провалился. Пытался выбраться, ломая тонкий лед и с перепугу отплывая еще дальше от скользкого берега. Дружки мои испугались и бросились бежать прочь. Мне повезло, что навстречу им попался Дима. Он меня и спас. Помню, как он вытащил меня и, улыбаясь, кутал в свою телогрейку: «Что, накупался, ага? Дома-то влетит! Водолаз…» Он меня потом так и называл – «водолаз». Пока в армию не ушел. — Да… Так что с квартирой, Серега? Когда съезжать? - Что? А… — я взял со стола листы с адресами и порвал, — Ты прости меня, Коля. За всё… Я налил водки себе и ему. Почти по полстакана. — Давай лучше выпьем. За Митяню. За бабушку. За родителей моих. За нас с тобой. — Давай за людей выпьем, Серёжа. И мы выпили. За людей. Не чокаясь.
