Перейти к содержанию

Факты из жизни Великих Людей....


Рекомендуемые сообщения

У Ньютона жили две кошки - большая и маленькая. Когда ему надоело открывать для них дверь, он выпилил в двери на уровне пола две дырки - большую и маленькую)

Ссылка на комментарий
  • 2 недели спустя...

Джон Роджер Руэл Толкин сочинил эльфийское наречие Квэнья на основе финского языка,который считается самым красивым языком...

Люди Запада говорили на старосаксонском наречии...

Под Хоббитанией он подразумевал Англию... Гондор территорию Италии и Болгарии... Догадайтесь что он подразумевал под Мордором... ( Восточные Северные Земли Евразии т.е современную Россию... 8)

Ссылка на комментарий

не он подразумевал Респ Мордовию ! е если серьезно мне кажется Германию

а страну за морем США а вот насчет хоббитона точно это старушка Англия

Ссылка на комментарий
  • 3 недели спустя...
  • 2 недели спустя...

Пушкин писал своему другу о Керн с матами ( вроде как баба его ) вот эта **** таких потаскух я еще не видал

а ведь он писал стихи о ней я помню чудное мгновение .....

Ссылка на комментарий

Пушкина обсирать - себя засирать, постыдились бы хоть йопт - это самый великий поэт человечества, а всякую желтизну и нахляки вешать - дело недостойных

Ссылка на комментарий

а по каким номинациям тебе назвать лучшие произведения.

Выдвигаю своего номинанта в категории трагедия

Шекспир со своим Гамлетом

Ссылка на комментарий

Fink

назови мне трагедию которую написал пушкин для сравнения. Скажи почему ты считаешь его самым великим поэтом а тех кто так не считают - недостоиными?

или в номинации юмор и сатира предлогаю Марка Твена.

Ссылка на комментарий

miha

Потому что он самый великий, а про недостойных я случайно загрёб. На счёт трагедий то это поэма "Руслан и Людмила", как трагично когда русалка на ветвях сидит, ей же тяжело.

А в номинации юмора на мой взгляд это Астрид Линдгрен.

Ссылка на комментарий

Кто то у Пушкина крылья что ли видел? Все эти люди в ссылках были, а вы считаете, что они сматериться не могли............. Пушкина не обвиняю, но допускаю, что человеческие слабости и пороки ему присущи

Ссылка на комментарий

Шекспир - это драматург, выдающейся поэзии в его проиведениях вы вряд ли найдете. В отличие скажем у Байрона.

А.С. Пушкин - поэт, с кем вряд ли кто сравниться.

Гирей сидел потупя взор;

Янтарь в устах его дымился;

Безмолвно раболепный двор

Вкруг хана грозного теснился.

Все было тихо во дворце;

Благоговея, все читали

Приметы гнева и печали

На сумрачном его лице.

Но повелитель горделивый

Махнул рукой нетерпеливой:

И все, склонившись, идут вон.

БАХЧИСАРАЙСКИЙ ФОНТАН

Я не говорю о его прозаическом таланте (Повести Белкина, Дубровский, Пиковая дама и т.д.).

А его драматические произведения? "Борис Годунов", "Моцарт и Сальери" и др.

А его сказки? Может есть кто сотворил подобное роману в стихах "Евгений Онегин", где каждая строка гениальна?

=============

***

Не вдруг увянет наша младость,

Не вдруг восторги бросят нас,

И неожиданную радость

Еще обнимем мы не раз:

Кавказский пленник

Ссылка на комментарий

Шекспир был и поэтом и драматургом Гамлет, Ромео и Джульетта. Гамлета читал поэзия на самом высоком уровне . Библия и Коран за эти строчки проливали реки крови.

Гомер. Илиада, Одиссея сколько лет произведениям, илиаду читал отрывками для меня тогда было слишком взрослым произведением.

Дон-Кихот тоже выдающиеся произведение у пушкина такого рода произведений небыло. Фауст, Воина и мир чем не золотой фонд мировой культуры. Алиса в стране чудес в противовес пушкинским сказкам. Братья карамазовы, Мастер и маргарита список могу долго продолжать.

Я согласен что у Пушкина вечные произведения как илиада с одисеем. Но назвать его самым великим это унизить всех остальных автором которые жизнь посвятили исскуству

p.s. чтобы не было оффтопом вот несовсем факт но некоторые утверждали что михаил булгаков был наркоманом (опийинистом)

Ссылка на комментарий

вот что писал ваш любимый Пушкин

Из цикла "Девичьи шалости"

Поначалу "аз" да "буки",А потом хуишко в руки.

Ученье - свет,А в яйцах - сила.

Стая воробышков к югу промчалась,

-Знать, надоело говно им клевать...

Там на осине ворона усралась...

Ну и природа, еб твою мать.

Шел хуй по хую,

Нашел хуй на хую,

Взял хуй за хуй,

Посмотрел хуй на хуй,

Ну зачем мне хуй?

Когда я сам хуй?

Взял хуй за хуй

И выкинул на хуй.

Сельский быт

Жаркий день мерцает слабо,

Я гляжу в окно.

За окошком серет баба,

Серет, [ой], давно.

Из ее огромной сраки

Катыхи плывут...

Полупьяные ребята

Девку еть ведут.

Девка пышется задором,

"Матушка", - орет,

Прислонившийся к забору

Мужичок блюет...

За рекой расплата в драке,

Телка в лужу ссыт.

Две сукотные собаки -

Вот вам сельский быт.

Ебена мать

-Ебена мать, - кричат, когда штурмуют,

-Ебена мать, - кричит, тот кого бьют,

-Ебена мать, - кричат, когда рожают,

-Ебена мать, - кричат, когда ебут.

"Ебена мать" под русскою короной,

"Ебеной матерью" зовут и Агафона,

Хоть знают все, что Фоньку не ебут,

Но все ж "ебеной матерью" зовут.

"Ебена мать" для русского народа

Что мясо в щах, что масло в каше.

С ней наша жизнь намного веселей

И сказанное краше.

Колыбельная

Спи мой хуй толстоголовый,

Баюшки-баю,

Я тебе, семивершковый,

Песенку спою.

Стал расти ты понемногу

И возрос, мой друг,

Толщиной в телячью ногу,

Семь вершков в длину.

Помнишь ли, как раз попутал

Нас лукавый бес?

Ты моей кухарке Домне

В задницу залез.

Помнишь ли, как та кричала

Во всю мощь свою,

И недели три дристала,

Баюшки баю.

Жизнь прошла, как пролетела,

В ебле и блядстве.

И теперь сижу без дела

В горе и тоске.

Плешь моя, да ты ли это?

Как ты изъеблась?

Из малинового цвета

В синий облеклась.

Вы, муде, краса природы,

Вас не узнаю...

Эх, прошли былые годы.

Баюшки-баю.

Вот умру, тебя отрежут,

В Питер отвезут.

Там в Кунст-камеру поставят,

Чудом назовут.

И посмотрит люд столичный

На всю мощь твою.

Экий, - скажут, - хуй отличный.

Баюшки-баю.

Исповедь

- Отец духовный, с покаяньем

Я прийти к тебе спешу.

С чистым, искренним признаньем

Я о помощи прошу.

-Кайся, кайся, дочь моя,

Не скрывай, не унывай,

Рад я дочери помочь.

-От младенчества не знала,

Что есть хитрость и обман:

Раз с мужчиною гуляла,

Он завел меня в чулан.

-Ай да славный молодец.

Кайся, расскажи конец.

К худу он не приведет:

Что-то тут произойдет?

-"Катя, ангел, - он сказал, -

Я в любви тебе клянусь!"

Что-то твердое совал,

Я сейчас еще боюсь.

-Кайся дальше, не робей,

Кайся, Катя побыстрей.

Будь в надежде на прощенье.

Расскажи про приключенье.

Что-то в ноги мне совал,

Длинно, твердо, горячо.

И, прижавши, целовал

Меня в правое плечо.

В то же время как ножом

Между ног мне саданул,

Что-то твердое воткнул,

Полилася кровь ручьем.

-Кайся, кайся, честь и слава.

Вот примерная забава.

Ай да славный молодец.

Расскажи теперь конец.

-Он немного подержал,

Хотел что-то мне сказать,

А сам сильно так дрожал.

Я хотела убежать.

-Вот в чем дело состоит.

Как бежать, когда стоит?

Ты просящим помогай:

Чего просят, то давай.

-Он меня схватил насильно,

На солому уложил,

Целовал меня умильно

И подол заворотил.

-Ай да славный молодец!

Кайся, расскажи конец.

К худу он не приведет,

Что потом произойдет?

-Потом ноги раздвигал,

Лег нахально на меня,

Что-то промеж ног совал,

Я не помнила себя.

-Ну, что дальше? Поскорей

Кайся, кайся, не робей.

Я и сам уже дрожу,

Будто на тебе лежу.

Кайся, кайся, браво, браво!

Кайся, кайся, честь и слава!

Ах, в каком я наслажденьи,

Что имела ты терпенье.

-Сердцем к сердцу, губы вместе.

Целовалися мы с ним.

Он водил туда раз двести

Чем-то твердым и большим.

-Ай да славный молодец!

Кайся, расскажи конец.

Это опытный детина,

Знал где скрытая святыня.

-Мы немного полежали...

Вдруг застала меня мать.

Мы с ним оба задрожали,

А она меня ругать.

-Ах, хрычовка, старый пес,

Зачем пес ее принес?

Он немного отдохнул бы

Да разок еще воткнул бы.

-Ах, безумна, - мать вскричала, -

Недостойная ты дочь.

Вся измарана рубашка...

Как тут этому помочь?

-Берегла б свою, хрычовка,

Что за дело до другой?

Злейший враг она. Плутовка.

Подождала б час-другой.

-Так пошла я к покаянью:

Обо всем тебе открыть,

И грезам моим прощенье

У тебя отец просить.

-Дочь моя. Тебя прощаю.

Нет греха. Не унывай.

В том тебе я разрешаю,

Если просят, то давай!

Письмо к сестре

Я пишу тебе, сестрица,

Только быль- не небылицу.

Расскажу тебе точь в точь,

Шаг за шагом брачну ночь.

Ты представь себе, сестрица,

Вся дрожа, как голубица,

Я стояла перед ним,

Перед коршуном лихим.

Словно птичка трепетало

Сердце робкое во мне,

То рвалось, то замирало...

Ах, как страшно было мне.

Ночь давно уже настала,

В спальне тьма и тишина,

И лампада лишь мерцала

Перед образом одна.

Виктор вдруг переменился,

Стал как-будто сам не свой,

Запер двери, возвратился,

Сбросил фрак с себя долой.

Побледнел, дрожит всем телом,

С меня кофточку сорвал...

Защищалась я несмело -

Он не слушал, раздевал.

И бесстыдно все снимая,

Он мне щупал шею, грудь,

Целовал меня, сжимая,

Не давал мне вздохнуть.

Наконец, поднял руками,

На кроватку уложил.

"Полежу немного с Вами",

весь дрожа он говорил.

После этого любовно

Принялся со мной играть.

А потом совсем нескромно

Стал рубашку поднимать.

И при этом полегоньку

На меня он сбоку лег.

И старался по-маленьку

Что-то вставить между ног.

Я боролась, защищалась,

Отбивалася рукой -

Под рукою оказался

Кто-то твердый и живой.

>И совсем не поняла я,

Почему бы это стало:

У супруга между ног

Словно вырос корешок.

Виктор все меня сжимая

Мне покоя не давал, -

Мои ноги раздвигая,

Корешок туда совал.

Я из силы выбивалась,

Чтоб его с себя столкнуть.

Но напрасно я старалась -

Он не дал мне и вздохнуть.

Вся вспотела, истомилась

И его не в силах сбить,

Со слезами я взмолилась,

Стала Виктора просить.

Чтоб он так не обращался,

Чтобы вспомнил он о том,

Как беречь меня он клялся

Еще бывши женихом.

Но моленьям не внимая,

Виктор мучить продолжал:

Что-то с хрустом разрывая

Корешок в меня толкал.

Я от боли содрогнулась...

Виктор крепче меня сжал,

Что-то будто вновь рванулось

Внутрь меня. Вскричала я.

Корешок же в тот же миг

Будто в сердце мне проник.

У меня дыханье сжало,

Я чуть-чуть не завизжала.

Дальше было что - не знаю,

Не могу тебе сказать.

Мне казалось: начинаю

Я как будто умирать.

После этой бурной сцены

Я очнулась, как от сна.

От какой-то перемены

Сердце билось, как волна.

На сорочке кровь алела,

А та дырка между ног

Стала шире и болела,

Где забит был корешок.

Любопытство - не порок.

Я, припомнивши все дело,

Допытаться захотела:

Куда делся корешок?

Виктор спал. К нему украдкой

Под сорочку я рукой.

Отвернула... Глядь, а гадкий

Корешок висит дугой.

На него я посмотрела,

Он сложился грустно так.

Под моей рукой несмелой

Подвернулся как червяк.

Ко мне смелость возвратилась -

Был не страшен этот зверь.

Наказать его хотелось

Хорошенько мне теперь.

Ухватив его рукою,

Начала его трепать.

То сгибать его дугою,

То вытягивать, щипать.

Под рукой он вдруг надулся,

Поднялся и покраснел.

Быстро прямо разогнулся,

И как палка затвердел.

Не успела я моргнуть, -

На мне Виктор очутился:

Надавил мне больно грудь,

Поцелуем в губы впился.

Стан обвил рукою страстно,

Ляжки в стороны раздвинул,

И под сердце свой ужасный

Корешок опять задвинул.

Вынул, снова засадил,

Вверх и стороны водил,

То наружу вынимал,

То поглубже вновь совал.

И прижав к себе руками,

Все что было, сколько сил,

Как винтом между ногами

Корешком своим водил.

Я как птичка трепетала,

Но не в силах уж кричать,

Я покорная давала

Себя мучить и терзать.

Ах, сестрица, как я рада,

Что покорною была:

За покорность мне в награду

Радость вскорости пришла.

Я от этого страданья

Стала что-то ощущать.

Начала терять сознанье,

Стала точно засыпать.

А потом пришло мгновенье...

Ах, сестрица, милый друг,

Я такое наслажденье

В том почувствовала вдруг.

Что сказать про то нет силы

И пером не описать.

Я до смерти полюбила

Так томиться и страдать.

За ночь раза три бывает,

И четыре, даже пять

Милый Виктор заставляет

Меня сладко трепетать.

Спать ложимся, первым делом

Муж начнет со мной играть,

Любоваться моим телом,

Целовать и щекотать.

То возьмет меня за ножку,

То мне грудку пососет...

В это время понемножку

Корешок его растет.

А как вырос, я уж знаю,

Как тут надо поступать:

Ноги шире раздвигаю,

Чтоб поглубже загонять.

Через час-другой, проснувшись,

Посмотрю, мой Виктор спит.

Корешок его согнувшись

Обессилевший лежит.

Я его поглажу нежно,

Стану дергать и щипать.

Он от этого мятежно

Поднимается опять.

Милый Виктор мой проснется,

Поцелует между ног.

Глубоко во мне забьется

Его чудный корешок.

На заре, когда так спится,

Виктор спать мне не дает.

Мне приходится томиться,

Пока солнышко взойдет.

Ах, как это симпатично.

В это время корешок

Поднимается отлично

И становится как рог.

Я спросонок задыхаюсь,

И тогда начну роптать.

А потом, как разыграюсь,

Стану мужу помогать.

И руками, и ногами

Вокруг него я обовьюсь,

С грудью грудь, уста с устами,

То прижмусь, то отожмусь.

И сгорая от томленья,

С милым Виктором моим

Раза три от наслажденья

Замираю я под ним.

Иногда и днем случится -

Виктор двери на крючок,

На диван со мной ложится

И вставляет корешок.

А вчера, представь, сестрица,

Говорит мне мой супруг:

Прочитал я в газете

О восстании славян.

И какие только муки

Им пришлось переживать,

Когда их башибузуки

На кол начали сажать.

- Это верно очень больно? -

Мне на ум пришло спросить.

Рассмеялся муж невольно

И... задумал пошутить.

- Надувает нас газета,

Отвечает мне супруг,

Что совсем не больно это

Докажу тебе мой друг.

Я не турок, и, покаюсь,

Дружбу с ними не веду,

А на кол, уж я ручаюсь,

И тебя я посажу.

Обхватил меня руками

И на стул пересадил.

Вздернул платье и рукою

Под сиденье подхватил.

Приподнял меня, поправил

Себе что-то, а потом

Поднял платье и заставил

На колени сесть верхом.

Я присела, и случилось,

Что все вышло по его:

На колу я очутилась

У супруга своего.

Это вышло так занятно,

Что нет сил пересказать.

Ах, как было мне приятно

На нем прыгать и скакать.

Сам же Виктор, усмехаясь

Своей шутке, весь дрожал.

И с коленей, наслаждаясь,

Меня долго не снимал.

- Подожди, мой друг Анетта,

Спать пора нам не пришла.

Не уйдет от нас подушка,

И успеем мы поспать.

А теперь не худо, душка,

Нам в лошадки поиграть.

- Как, в лошадки? Вот прекрасно!

Мы не дети, - я в ответ.

Тут он обнял меня страстно

И промолвил: - Верно, нет.

Мы не дети, моя милка,

Но представь же, наконец,

Будешь ты моя кобылка

А я буду жеребец.

Покатилась я со смеху.

Он мне шепчет: "Согласись.

А руками для успеху

На кроватку обопрись".

Я нагнулась. Он руками

Меня крепко обхватил.

И мне тут же меж ногами

Корешок свой засадил.

Вновь в блаженстве я купалась,

С ним в позиции такой.

Все плотнее прижималась,

Позабывши про покой.

Я большое испытала

Удовольствие опять.

Всю подушку искусала

И упала на кровать.

Здесь письмо свое кончаю.

Тебе счастья я желаю.

Выйти замуж и тогда

Быть довольною всегда

Поп Вавила

Жил-был сельский поп Вавила.

Уж давненько это было.

Не скажу вам как и где

И в каком-таком селе.

Поп был крепкий и дородный,

Вид имел он благородный,

Выпить - тоже не дурак.

Лишь имел плохой елдак.

Очень маленький, мизерный.

Так, хуишко очень скверный-

И залупа не стоит,

Как сморчок во мху торчит.

Попадья его Ненила

Как его не шевелила,

Чтобы он ее поеб-

Ни хуя не может поп.

Долго с ним она возжалась:

И к знахаркам обращалась,

Чтоб поднялся хуй попа.

Не выходит ни кляпа.

А сама-то мать Ненила

Хороша и похотлива.

Ну и стала всем давать-

Словом сделалася [ой].

Стала вовсе ненаебна

Ненасытная утроба.

Кто уж, кто ее не еб:

Сельский знахарь и холоп,

Целовальник с пьяной рожей,

И приезжий и прохожий,

И учитель и батрак-

Все совали свой елдак.

Ссылка на комментарий

скорее всего это Барков написал. У пишкина одно произведение в таком стиле было.

Интересно как прокоментируют это мои оппоненты.

Пушкин - тень баркова

Однажды зимним вечерком

В бордели на Мещанской

Сошлись с расстриженным попом

Поэт, корнет уланский,

Московский модный молодец.

Подьячий из Сената

Да третьей гильдии купец,

Да пьяных два солдата.

Всяк, пуншу осушив бокал,

Лег с блядью молодою

И на постели откатал

Горячею елдою.

Кто всех задорнее ебет?

Чей хуй средь битвы рьяной

Пизду кудрявую дерет

Горя как столб багряный?

О землемер и [ой] и жоп,

Блядун трудолюбивый,

Хвала тебе, расстрига поп,

Приапа жрец ретивый

В четвертый раз ты плешь впустил,

И снова щель раздвинут,

В четвертый принял, вколотил

И хуй повисший вынул!

Повис! Вотще своей рукой

Ему милашка дрочит

И плешь сжимает пятерней,

И волосы клокочет.

Вотще! Под бешеным попом

Лежит она, тоскует

И ездит по брюху верхом,

И в ус его целует.

Вотще! Елдак лишился сил,

Как воин в тяжей брани,

Он пал, главу свою склонил

И плачет в нежной длани.

Как иногда поэт Хвостов,

Обиженный природой,

Во тьме полуночных часов

Корпит над хладной одой,

Пред ним несчастное дитя —

И вкривь, и вкось, и прямо

Он слово звучное, кряхтя,

Ломает в стих упрямо, —

Так [ой] трудилась над попом,

Но не было успеха,

Не становился хуй столбом,

Как будто бы для смеха.

Зарделись щеки, бледный лоб

Стыдом воспламенился,

Готов с постели прянуть поп.

Но вдруг остановился.

Он видит — в ветхом сюртуке

С спущенными штанами,

С хуиной толстою в руке,

С отвисшими мудами

Явилась тень — идет к нему

Дрожащими стопами,

Сияя сквозь ночную тьму

Огнистыми очами.

Что сделалось с детиной тут?»

Вещало приведенье. —

«Лишился пылкости я муд,

Елдак в изнеможенье,

Лихой предатель изменил,

Не хочет хуй яриться».

«Почто ж, ебена мать, забыл

Ты мне в беде молиться?»

— «Но кто ты?» — вскрикнул Ебаков

Вздрогнув от удивленья.

«Твой друг, твой гений я — Барков!"

Сказало привиденье.

И страхом пораженный поп

Не мог сказать ни слова,

Свалился на пол будто сноп

К портищам он Баркова,

«Восстань, любезный Ебаков,

Восстань, повелеваю,

Всю ярость праведных хуев

Тебе я возвращаю.

Поди, еби милашку вновь!»

О чудо! Хуй ядреный

Встает, краснеет плешь, как кровь,

Торчит как кол вонзенный.

«Ты видишь, — продолжал Барков,

Я вмиг тебя избавил,

Но слушай: изо всех певцов

Никто меня не славил;

Никто! Так мать же их в [ой]у

Хвалы мне их не нужны,

Лишь от тебя услуги жду —

Пиши в часы досужны!

Возьми задорный мой гудок,

Играй им как попало!

Вот звонки струны, вот смычок,

Ума в тебе не мало.

Не пой лишь так, как пел Бобров,

Ни Шелехова тоном.

Шихматов, Палицын, Хвостов

Прокляты Аполлоном.

И что за нужда подражать

Бессмысленным поэтам?

Последуй ты, ебена мать,

Моим благим советам.

И будешь из певцов певец,

Клянусь я в том елдою, —

Ни чорт, ни девка, ни чернец

Не вздремлют под тобою».

— «Барков! доволен будешь мной!»

Провозгласил детина,

И вмиг исчез призрак ночной,

И мягкая перина

Под милой жопой красоты

Не раз попом измялась,

И [ой] во блеске наготы

Насилу с ним рассталась.

Но вот яснеет свет дневной,

И будто плешь Баркова,

Явилось солнце за горой

Средь неба голубого.

И стал трудиться Ебаков:

Ебет и припевает

Гласит везде: «Велик Барков!»

Попа сам Феб венчает;

Пером владеет как елдой,

Певцов он всех славнее;

В трактирах, кабаках герой,

На бирже всех сильнее.

И стал ходить из края в край

С гудком, смычком, мудами.

И на Руси воззвал он рай

Бумагой и [ой]ами.

И там, где вывеской елдак

Над низкой ветхой кровлей,

И там, где с блядью спит монах,

И в скопищах торговли,

Везде затейливый пиит

Поет свои куплеты.

И всякий день в уме твердит

Баркова все советы.

И бабы, и хуястый пол

Дрожа ему внимали,

И только перед ним подол

Девчонки подымали.

И стал расстрига-богатырь

Как в масле сыр кататься.

Однажды в женский монастырь

Как начало смеркаться,

Приходит тайно Ебаков

И звонкими струнами

Воспел победу елдаков

Над юными [ой]ами.

У стариц нежный секелек

Зардел и зашатался.

Как вдруг ворота на замок

И пленным поп остался.

Вот в келью девы повели

Поэта Ебакова.

Кровать там мягкая в пыли

Является дубова.

И поп в постелю нагишом

Ложиться поневоле.

И вот игуменья с попом

В обширном ебли поле.

Отвисли титьки до пупа,

И щель идет вдоль брюха.

Тиран для бедного попа,

Проклятая старуха!

Честную матерь откатал,

Пришлец благочестивый

И в думе страждущей сказал

Он с робостью стыдливой —

«Какую плату восприму?»

«А вот, мой сын, какую:

Послушай, скоро твоему

Не будет силы хую!

Тогда ты будешь каплуном,

А мы прелюбодея

Закинем в нужник вечерком

Как жертву Асмодея».

О ужас! бедный мой певец,

Что станется с тобою?

Уж близок дней твоих конец,

Уж ножик над елдою!

Напрасно еть усердно мнишь

Девицу престарелу,

Ты [ой] усердьем не смягчишь,

Под хуем поседелу.

Кляни [ой]ины отца

И матерну прореху.

Восплачьте, нежные сердца,

Здесь дело не до смеху!

Проходит день, за ним другой,

Неделя протекает,

А поп в обители святой

Под стражей пребывает.

О вид, угодный небесам?

Игуменью честную

Ебет по целым он часам

В [ой]у ее кривую,

Ебет... но пламенный елдак

Слабеет боле, боле,

Он вянет, как весенний злак,

Скошенный в чистом поле.

Увы, настал ужасный день.

Уж утро пробудилось,

И солнце в сумрачную тень

Лучами водрузилось,

Но хуй детинин не встает.

Несчастный устрашился,

Вотще муде свои трясет,

Напрасно лишь трудился;

Надулся хуй, растет, растет,

Вздымается лениво...

Он снова пал и не встает,

Смутился горделиво.

Ах, вот скрипя шатнулась дверь,

Игуменья подходит,

Гласит: «Еще [ой]у измерь»

И взорами поводит,

И в руки хуй... но он лежит,

Лежит и не ярится,

Она щекочет, но он спит,

Дыбом не становится...

«Добро», игуменья рекла

И вмиг из глаз сокрылась.

Душа в детине замерла,

И кровь остановилась.

Расстригу мучила печаль,

И сердце сильно билось,

Но время быстро мчится вдаль,

И темно становилось.

Уж ночь с ебливою луной

На небо наступала,

Уж [ой] в постели пуховой

С монахом засыпала.

Купец уж лавку запирал,

Поэты лишь не спали

И, водкою налив бокал,

Баллады сочиняли.

И в келье тишина была.

Вдруг стены покачнулись,

Упали святцы со стола,

Листы перевернулись,

И ветер хладный пробежал

Во тьме угрюмой ночи,

Баркова призрак вдруг предстал

Священнику пред очи.

В зеленном ветхом сюртуке

С спущенными штанами,

С хуиной толстою в руке,

С отвисшими мудами.

— «Скажи, что дьявол повелел»,

— «Надейся, не страшися»,

— «Увы, что мне дано в удел?

Что делать мне?» — «Дрочися!»

И грешный стал муде трясти

Тряс, тряс, и вдруг проворно

Стал хуй все вверх и вверх расти,

Торчит елдак задорно.

И жарко плешь огнем горит,

Муде клубятся сжаты,

В могучих жилах кровь кипит,

И пышет хуй мохнатый.

Вдруг начал щелкать ключ в замке,

Дверь громко отворилась,

И с острым ножиком в руке

Игуменья явилась.

Являют гнев черты лица,

Пылает взор собачий,

Но вдруг на грозного певца,

На хуй попа стоячий

Она взглянула, пала в прах,

Со страху обосралась,

Трепещет бедная в слезах

И с духом тут рассталась.

- «Ты днесь свободен, Ебаков!»

Сказала тень расстриге.

Мой друг, успел найти Барков

Развязку сей интриге

- «Поди! Отверзты ворота,

Тебе не помешают,

И знай, что добрые дела

Святые награждают.

Усердно ты воспел меня,

И вот за то награда» —

Сказал, исчез — и здесь, друзья,

Кончается баллада.

вот где можно будет заказать эту книгу http://www.ozon.ru/context/detail/id/1720864/

Ссылка на комментарий

Присоединяйтесь к обсуждению

Вы можете написать сейчас и зарегистрироваться позже. Если у вас есть аккаунт, авторизуйтесь, чтобы опубликовать от имени своего аккаунта.

Гость
Ответить в этой теме...

×   Вставлено с форматированием.   Вставить как обычный текст

  Разрешено использовать не более 75 эмодзи.

×   Ваша ссылка была автоматически встроена.   Отображать как обычную ссылку

×   Ваш предыдущий контент был восстановлен.   Очистить редактор

×   Вы не можете вставлять изображения напрямую. Загружайте или вставляйте изображения по ссылке.

  • Последние посетители   0 пользователей онлайн

    • Ни одного зарегистрированного пользователя не просматривает данную страницу
×
×
  • Создать...