статья о ВВП Путин Российской Федерации Михаил Ростовский 07.05.09 16:22 За год премьерства его фамилия стала должностью Первую годовщину своего возвращения в премьеры РФ отметит сегодня Владимир Путин. Для любого другого нашего политика шаг вниз по формальной карьерной лестнице означал бы потерю львиной доли могущества. Но прошедший год доказал: в сегодняшней России Путин — это несравненно больше, чем занимаемая им должность. Реального влияния у ВВП-премьера ничуть не меньше, чем у ВВП-президента. Зато количество стоящих перед Путиным проблем увеличилось многократно. То, что год назад казалось облаками на горизонте, сегодня нависает над премьером, словно грозные исполины. Едва став наследником Ельцина, Путин провозгласил своей целью превращение России в модернизированную конкурентоспособную державу. На излете первого десятилетия XXI века эта задача вновь выглядит такой же монументальной и неподъемной, как и в самом начале 2000-х. Власть после власти Потеря статуса первого лица страны оборачивается мощным шоком для любого политика. В 1970 году британский премьер Гарольд Вильсон проиграл выборы и тут же лишился всех привилегий. Уже через несколько дней экс-премьера можно было видеть стоящим в очереди на стоянке такси возле здания парламента. После этого эпизода в Англии было принято решение о более гуманном отношении с отставными премьерами. Но мемуары современных отставников типа Маргарет Тэтчер или Билла Клинтона все равно заполнены красочными эпизодами их возвращения в мир простых смертных. Кому-то пришлось вновь “учиться” самостоятельно нажимать кнопку лифта, кому-то — самому набирать телефонный номер. Путин из власти, как известно, никуда не ушел. Но его привыкание к роли премьера все равно не было одномоментным и безболезненным. Официально встретившись с Медведевым после его инаугурации, ВВП по привычке сел за президентское место за приставным столиком. Во время следующих аудиенций у президента подобный протокольный прокол больше не повторялся. Но ТВ в течение нескольких недель упорно не показывало картинки, где Путин сидел бы на месте подчиненного, а Медведев — председательствующего. Зато перераспределение реальных полномочий между президентом и премьером прошло чуть ли не в автоматическом режиме. В России до 2008 года одним из основных требований к обладателю поста главы правительства было умение сносить постоянные унижения. В эпоху президентства Путина мне как-то раз довелось один на один по душам пообщаться с действовавшим на тот момент премьером. Большая часть почти двухчасовой беседы была потрачена на проклятия главы правительства в адрес своего формального подчиненного — члена экономического блока кабинета министров. Из горьких премьерских жалоб прямо вытекало: не то что уволить, но даже призвать к порядку зловредного министра он был не в силах. Так происходило вовсе не из-за того, что мой тогдашний собеседник не умел стукнуть кулаком по столу. Уже при Ельцине стало традицией, что слово “допущенных к телу” кремлевских придворных “весит” гораздо больше, чем мнение премьера. При Путине на это наложилась и специфическая особенность индивидуального рабочего стиля ВВП. При всей своей склонности к единоначалию Путин далек от распространенного в России типа босса-держиморды, для которого существует только два мнения: его собственное и неправильное. Как мне не раз говорили непосредственные подчиненные ВВП, с Владимиром Владимировичем можно спорить и пытаться его переубедить. Роковой для путинских премьеров оказалась другая особенность ВВП. Путин обожал влезать в детали и постоянно “нарушал субординацию сверху”: подолгу общался с министрами через голову их непосредственного начальника. Уже при премьерстве Касьянова такие мизансцены стали привычными. На узком правительственном совещании премьер заявляет: надо сделать так-то и так-то. Тут же поднимается имеющий прямой выход на ВВП вице-премьер или министр: я, мол, пару дней назад общался с Владимиром Владимировичем, и его мнение по данному вопросу совсем другое. Немая сцена. Чтобы дать выход своей ярости, премьер Касьянов, например, часто устраивал целое заседание правительства с одной-единственной целью: как можно ниже “опустить” ненавистного ему Алексея Кудрина. Но ни Касьянову, ни тем более его менее влиятельным преемникам Фрадкову и Зубкову не удалось ни на йоту изменить ситуацию. Зато в момент переезда Путина в Белый дом все это мгновенно стало “древней историей”. Иногда отдельные кремлевские чиновники, конечно, забывают, что “земля” больше не начинается от их места работы. Но их возвращают на твердую поверхность очень быстро и в предельно наглядной форме. Например, в марте “аппаратной порке” подвергся вступивший в конфликт с тем же Кудриным помощник президента по экономике Аркадий Дворкович. Пересев в мае 2008 года из кресла главы экспертного управления Кремля на должность помощника Медведева, Дворкович вскоре переехал в новый кабинет: бывшие апартаменты советских генсеков на пятом этаже комплекса на Старой площади. Однако часть своих личных вещей новый экономический гуру Кремля так и оставил в старом кабинете. Как официальный куратор экспертного управления Дворкович хорошо знал, что назначение его нового начальника постоянно откладывается. Но тут Аркадия Дворковича внезапно приглашают к главе Администрации Президента. Сергей Нарышкин был, как всегда, безукоризненно вежлив, но прямолинеен. Ошеломленному Дворковичу предложили срочно забрать манатки из старого кабинета: президент подписал бумагу о назначении нового босса экспертного департамента. По аппаратным меркам уже одно это тянуло на серьезное оскорбление. Но еще большим потрясением для президентского помощника стало имя своего сменщика. Бывший глава федеральной службы страхового надзора Илья Ломакин-Румянцев считается креатурой главы российского страхового лобби, депутата Госдумы Владислава Резника и одновременно сторонником… того самого Алексея Кудрина. Самое показательное, что перетекание власти из Кремля в Белый дом произошло практически без всякой перекройки законодательства. Отдельные изолированные новации в документах, конечно, появились. Например, в прошлом июле в концепции внешней политики России появился абзац о роли правительства в наших внешних сношениях. Одобренный парламентом в марте новый порядок назначения губернаторов тоже можно трактовать как формальное сокращение полномочий главы государства. От президентских полпредов право озвучивания имен кандидатов в новые воеводы фактически передается возглавляемой Путиным партии “Единая Россия”. Но эти отревизованные бумажки не делают погоды и никак не влияют на реальный политический расклад. Путин остается самым крутым “слугой народа” в России не потому, что так написано в законе. Причина в том, что он Путин. Прогноз на прошлое “В отличие от моих предшественников я на этой должности не руковожу, а работаю”. “Все эти восемь лет я пахал, как раб на галерах, с утра до ночи, и делал это с полной отдачей сил”. Вторую из этих фраз все мы слышали из уст президента Владимира Путина в феврале 2008 года. Первая, по свидетельству бывшего сотрудника ЦК КПСС Анатолия Черняева, была произнесена генсеком Леонидом Брежневым в узком кругу в начале 70-х годов. Сравнивать нынешнего премьера и покойного генсека — верх некорректности. Они принципиально разные политики, руководящие принципиально разными странами. Но пугающая идея о схожести двух эпох стремительно овладевает элитными “массами”. Дело дошло до того, что об этом открыто говорят даже близкие к Кремлю эксперты. Возглавляемый президентом Медведевым Институт современного развития только что выпустил двухтомник со скучноватым названием “Стратегии социального развития России: влияние кризиса”. Но вот то, что содержится внутри, скучным не назовешь: “Мы имеем все признаки политического застоя, и то, чем заканчиваются такие эпохи, неизбежно приносящие со временем отчуждение общества и апатию, мы еще хорошо помним по 1970—80-м годам”. Аналогии действительно налицо. По степени своей декоративности и отсутствия внутреннего содержания современные формальные государственные институты, типа Госдумы, находятся в трех шагах от брежневского Верховного Совета. “Раньше санкция “кураторов” требовалась для принятия Думой того или иного законопроекта. Теперь она необходима даже для его внесения, — пожаловался мне недавно знакомый депутат-“медведь” с Охотного Ряда. — В 2008 году я внес политически совершенно безобидный законопроект. Вскоре мне позвонил тогда еще живой полпред президента в Думе Александр Косопкин: “Скажи, а ты это с кем согласовывал — с нами или с Белым домом?” Брежнев не уходил из власти потому, что этого требовали элита и интересы его политического самосохранения. Путин не ушел из власти потому, что этого требовали элита и интересы его политического самосохранения. В 2008 году Владимир Владимирович до самого последнего момента не говорил о своих премьерских планах даже ближайшим соратникам. Но, чтобы на корню пресечь даже саму возможность возникновения внутриэлитной смуты, Путин в конфиденциальных разговорах с чиновниками посылал всем один и тот же сигнал: не дергайтесь, все останется по-прежнему. Мысль уйти из власти совсем, по словам осведомленных людей, в голову ВВП просто не приходила. В этом случае ему бы очень скоро “стали рассказывать, какой он был плохой”. На девятом году своего правления Путин открыто признает, что нынешняя российская экономическая модель буксует: производительность труда не повышается, избавиться от сырьевой зависимости экономики не удается. На девятом году своего правления Брежнев с трибуны Пленума ЦК КПСС заявил в декабре 1972 года: “Мы не выполняем главного — подъема производительности, эффективности… Мы по-прежнему получаем 90 копеек на один рубль вложений, а американцы — наоборот (на 90 центов — один доллар)”. После провала косыгинских реформ у Брежнева не было стратегического рецепта вывода экономики в новое измерение. У Путина такого рецепта сейчас тоже нет. До прошлого года ставка делалась на концентрацию ресурсов в госкорпорациях. Но вместо того, чтобы выдать на-гора прорывные технологии мирового уровня, те “добились успеха” лишь в установлении заоблачных зарплат для собственного менеджмента. Официальная пропаганда твердит, что кризис дает нам мощный стимул наконец взяться за ум. Но реалистично мыслящие эксперты смотрят на это скептически: “В условиях кризиса госкорпорации не выживут. Накачивание активов и сбор всех в одну кучу работает, только если у тебя есть много денег”. Кому-то может показаться: все эти примеры не связаны между собой и собраны в одну кучу только для того, чтобы побольнее прижучить ВВП. Нет ничего более далекого от истины. Связь существует, и самая прямая. Что же до Путина, то речь идет скорее не о его вине, а его беде — как, впрочем, и о беде всех нас. Секрет невезения Каждый из нас хоть раз в жизни обязательно спрашивал себя: почему у нас получается хуже, чем, скажем, у немцев, японцев или американцев? Ведь мы в своей массе вовсе не глупее или менее талантливы, чем они. Ответ, как это часто бывает, лежит на поверхности. Россию тянет вниз отсталость ее политической системы. Сто лет тому назад российская экономика росла как на дрожжах. Но склеротический режим императора Николая II довел государство до революции и полного развала. В эпоху нэпа советские люди начали было вновь привыкать к относительно нормальной жизни. Но власть скомандовала: “не туда идем”, и страна погрузилась в пучину голода. Можно, конечно, считать, что нам так “везет” на особо дегенеративных политиков. Но это разговоры в пользу бедных. Как ни цинично это прозвучит, политики по своей сути везде одинаковы: они делают ровно то, что им позволяет подведомственное население. На днях выяснилось: “высоконравственная защитница прав человека” Кондолиза Райс в эпоху Буша санкционировала методику допроса подозреваемых, которую в свое время обожали “красные кхмеры” Пол Пота. Обездвиженного пленника поливают водой, и у него создается полная иллюзия утопления. “Наглый” студент поинтересовался у профессорши Райс: не является ли это пыткой? Ответ бывшего госсекретаря достоин занесения в анналы самого мастерского политического лицемерия всех времен и народов: “Если это санкционировано президентом, то это по определению не нарушает конвенцию против пыток”. Кто бы ни стоял у власти в России, одним рывком превратить нашу политическую систему из отсталой в развитую нереально. Даже при самом благоприятном раскладе такие процессы занимают десятилетия. Поэтому, как уже не раз писал “МК”, зачистив российскую политическую поляну, Путин поступил абсолютно логично: любой другой, даже самый “демократично настроенный” политик на его месте сделал бы то же самое. Но тактический выигрыш, обеспечивший ВВП комфортное президентство и премьерство, сейчас оборачивается стратегическим проигрышем. Отсталая политическая система, откатившаяся при Путине еще на несколько шагов назад, вновь тянет страну вниз. Не стоит все опошлять и обвинять ВВП в том, что он плохо подготовил страну к мировому экономическому кризису. Накопленные при президенте Путине финансовые резервы пока (?) позволяют премьеру Путину относительно безболезненно проводить “корабль “Россия” через пламя мирового экономического пожара. Однако если попытаться заглянуть в будущее, то у США, Евросоюза и Японии за кризисной “ямой” маячат перспективы нового роста. Наша же страна, выбравшись из ямы, может упереться в стену. В российском истеблишменте сейчас почти никто не верит в нашу способность избавиться от сырьевого проклятия и построить новую, современную экономику. Как заявил недавно крупнейший российский спец по социальным вопросам Евгений Гонтмахер, корень многих проблем заключается в нашем отношении к труду: “Мы способны на прорывы, можем изобретать. Но российский работник плохо умеет трудиться систематически. Наш работник не готов к соединению импровизации с напряженной и часто неблагодарной работой. Мы “страна менеджеров среднего звена”, как поет группа “Ленинград”. У нас очень узкий слой профессионалов. При этом претензии молодого человека, закончившего институт с дипломом менеджера, исключительно высоки. У нас до сих пор считается нормальной прибыль в 100%”. Но многие наши беды являются прямым следствием современной конструкции госвласти. Почему, например, ни у кого наверху сейчас нет ясного представления о том, как Россия может избавиться от статуса “сырьевой супердержавы”? Истина, как известно, рождается в споре. Но споры ВВП терпит лишь в своем ближнем кругу. Дебаты в других местах — типа парламента или СМИ — считаются опасной ересью и свидетельством нелояльности. Стоит ли после этого удивляться, что мы в интеллектуальном тупике? Почему частный бизнес в течение первого (?) путинского девятилетия был не склонен вкладывать деньги в долгосрочные проекты, которые могли бы вывести нашу экономику на новый уровень? Не только потому, что можно было получить стопроцентную прибыль, ничего не делая. Каждый бизнесмен за пределами тончайшего слоя элиты знает: в любой момент силовики могут на него наехать и все отобрать. А раз так, то к этой стране имеет смысл относиться чисто потребительски. В период президентства Путина все эти набившие оскомину проблемы не слишком мешали жить основной массе граждан. В период премьерства Путина из-за глобального кризиса ставки резко выросли: мы обнаружили, что мир, в котором мы жили раньше, был все-таки не совсем настоящим. Созданная ВВП вертикаль власть еще очень и очень крепка. Но кое-что уже идет вразнос. В некоторых национальных республиках типа Башкирии местная власть вновь открыто делает ставку на оголтелый национализм. Как следует из моих бесед с высокопоставленными федеральными чиновниками, в Москве об этом прекрасно знают, но не рискуют что-либо делать. О процессах, происходящих внутри силовых структур, страшно даже задумываться. Кризис ведь не мог не сказаться и на их доходах. А “человек с ружьем” всегда найдет способ решить проблему “урчащего желудка”. “Как не повезло Владимиру Владимировичу, — услышал я недавно в кабинете высокопоставленного чиновника. — Он ведь на посту премьера хотел немного отдохнуть. А тут — на тебе!” ВВП не позавидуешь. Выйти из игры в период кризиса без колоссального политического ущерба для себя он не может. Согласившись на роль главы правительства, Путин отсек для себя такую возможность. Как говорится, назвался кормчим — полезай в лодку. Иногда заложники бывают и в премьерском звании. Впрочем, в роли заложника оказался не только сам Путин, но и все остальные россияне. С точки зрения политической тактики пребывание Владимира Владимировича в премьерском кресле на стартовом этапе мирового экономического кризиса, возможно, сослужило стране не самую плохую службу. Исторический опыт свидетельствует: незаменимых политиков в принципе не существует. После смерти Сталина в марте 1953 года очень многие советские граждане испытывали острый страх перед будущим: “Как же мы теперь будем жить дальше?!” Но прошел год, и выяснилось, что жизнь не кончилась. Если бы в прошлом мае Путин решил отойти от государственной деятельности, рано или поздно брешь в рядах затянулась бы. Но на создание новой устойчивой конструкции власти ушел бы не один месяц. И осенью помимо кризиса экономического мы бы имели и мощный кризис политический. “Верните Путина! Пока он был у власти, все было хорошо. Только ушел — все сразу обвалилось!” — таким бы, наверное, было доминирующее настроение в обществе. Оставшись у руля, ВВП неожиданно для себя “закрыл амбразуру”: доказал, что он не волшебник. Но если смотреть с точки зрения стратегии, расклад будет совсем другим. Фраза про “раба на галерах” вырвалась у Путина далеко не случайно. Как ни относись к Владимиру Владимировичу, за годы своего президентства он дал стране определенный импульс развития. Однако любой импульс когда-нибудь выдыхается. Любой человек когда-нибудь устает. Отказавшись “передать эстафетную палочку”, ВВП обрек себя на новые “галеры”, а всю страну — на бесконечное повторение пройденного.
