Перенесена из ветки "Политика". ПЕРЕПИСЧИКИ Осторожно: история История, как известно, повторяется. И, как гласит известное утверждение: то, что было трагедией, часто предстаёт уже в виде фарса… Возможно, потому, что имитация, как и другие опыты со временем, вещь небезопасная, чреватая непредвиденными последствиями, способными повлиять на жизнь и судьбы многих людей. Именно поэтому соприкосновение с историческим материалом требует особой этической осторожности. К сожалению, с историей сейчас многие не особенно церемонятся. Подобные мысли вызвала очередная попытка венгерского предпринимателя Ф.Морваи убедить всех и вся, что останки, выкопанные экспедицией под его руководством и финансированием на старом Баргузинском кладбище чуть более четверти века назад (в 1989 г.), принадлежат всё же не кому иному, а именно венгерскому поэту, знамени народно-освободительного движения Венгрии - Шандору Петефи. Как основной аргумент на организованной им пресс-конференции предприниматель продемонстрировал данные экспертизы фрагментов останков, произведённой в Шанхае. Поскольку в наших СМИ освещение конференции и, как следствие, выводы делались только в одностороннем порядке, то есть, излагалась точка зрения господина Морваи и его единомышленников, данное утверждение прозвучало, как истина в последней инстанции. История эта уже настолько давняя, что многие и не помнят, как и с чего она начиналась, поэтому, имея весьма смутное представление о событиях конца прошлого века в Баргузине, охотно тиражируют высказывания венгерского мультимиллионера, А между тем, в самой истории так называемого "открытия" существует немало интересного и важного, с чем не мешало бы познакомиться коллегам-журналистам и неравнодушной к сенсациям общественности. Рождение легенды Версия о том, что венгерский поэт Шандор Петефи не погиб в бою под Шегешваром, в котором повстанцы потерпели сокрушительное поражение, а был пленён русскими войсками, помогавшими австрийской власти в подавлении национально-освободительного движения венгров, был вывезен в Россию и этапирован в Сибирь, имеет ещё более ранние, явно неоднозначные корни. Начиная примерно с 1940 г. больше всего неким Ференцем Швигелем, называвшим себя военнопленным 1-й мировой войны, якобы побывавшем в Нижнеберёзовском лагере военнопленных (Верхнеудинск), утверждалось в одной из профашистких газет, а в 1943 г. в отдельной брошюре, что он побывал в Баргузинской долине и в населенном пункте "Илисунск". Там он и сфотографировал крест над могилой "Александра Степановича Петровича, венгерского майора и поэта", умершего в мае 1856 г. Швигель слпровождал свои слова фотографией надмогильного креста с надписью. Но ещё раньше Швигеля, в 1939 г., некто Баратоши писал о якобы существовании "на северном берегу Байкала, на реке Селенгир" села, которое "в 1850 г. основали венгерские военнопленные", их начальником был "какой-то Петрович, назвавший село Кереш-Кёрёж". В том же 1939 г. Иожеф Шандор будет писать о могиле Шандора Петефи в деревне "Илысунская", возражая Швигелю, что "Илисунска" вообще не существует. В букете версий "сибирской легенды" Петефи, по публикации 1936 г., есть и село Икатово в Якутской губернии, где якобы в 1857 г. умер и похоронен Петефи. В географии "могил" поэта в 1940 г. назывался и населенный пункт возле Читы, в котором в 1868 г. умер Петрович-Петефи. Первое, что обращает на себя внимание, так это годы, в которые появились и расцвели все эти версии. Разгорался и продолжал нарастать пожар 2-ой мировой войны… Разоблачение Позже, в самой Венгрии, после изучения документальных источников, был вынесен однозначный вердикт: ссыльного под фамилией Шандор Петефи или Александр Петрович, сосланного в Сибирь после поражения восстания, никогда не существовало… И вдруг в восьмидесятые годы в редакцию журнала «Байкал» обратился закарпатский краевед Пагиря, приславший фотографию креста Швигеля, с призывом проверить. Редакции данная тема показалась интересной, и она поручила проработать данную версию двум известным у нас в республике краеведам Эдуарду Дёмину и Алексею Тиваненко. Так начался «второй круг» реанимированной легенды сибирского плена венгерского поэта В круге втором Не буду останавливаться на всех перипетиях данного поиска, все желающие могут познакомиться с ними по очеркам в журнале «Байкал». Скажу только о том, что на определённом этапе позиции краеведов резко разошлись. Немаловажно и то, что не только в Закарпатье, но и в самой Венгрии существовали сторонники версии Швигеля. Заинтересовала она и венгерского предпринимателя, владельца фирмы «Мегаморв» Ференца Морваи, создавшего под своим председательством частную комиссию, которой самочинно присвоил громкое звание «национальная». Позже именно этот громкий «титул» прибавил в ряды апологетов «открытия» немало легковерных сторонников. И продолжает привлекать.. К моменту появления Ф.Морваи в Бурятии Эдуард Дёмин врезультате своих разноплановых историко-краеведческих исследований пришёл к выводу, что называвшегося Швигелем "города Илисунска (Сибир)" в Баргузинской долине никогда не существовало, как не было в ней и целой венгерской колонии из участников революции 1848-1849 гг. и их потомков. И села Кереш-Кёрёж по другим версиям - тоже. Поэтому нельзя принимать, как достоверную, версию о пребывании венгерского поэта в плену на территории нашей республики, Взятые за основу Краеведами проверялись и очень живописные фольклорные записи учёного-фольклориста Л.Е. Элиасова о неком таинственном Петровиче и декабристе М.К. Кюхельбекере, Примечательно, что сам учёный предупреждал, что к ним не следует подходить, как к "историческим документам" поскольку "в данном случае мы имеем дело с устным народным поэтическим творчеством". К тому же, исследуя тему, Э.Дёмин обратил внимание, что подробные, изобилующие множеством деталей, записи Элиасова (в 1937 г.) от баргузинских долгожителей, Мороковых фольклорист сделал, когда когда П.И. Морокову был уже 101 год (за за два года до смерти), а возраст М.И. Мороковой равнялся 96 гоам (за три года до смерти). Поэтому к подобным воспоминаниям, следует относиться не только с большой осторожностью, но и критически. К такому выводу краеведа подтолкнули и работы другого известного фольклориста А.В. Гуревича, записавшего воспоминания П.И. Морокова на 11 лет ранее Элиасова и констатировавшего, что уже тогда 90-летний старожил едва-едва мог вспомнить немногие, даже самые общие сведения о декабристе... Записи Гуревича, пр сути, дезавуруют более поздний фолькорный источник Элиасова. Несмотря на всю эту очевидную бездоказательность (и отсутствие города Баргузина даже в венгерских версиях) именно фольклорные записи Элиасова от Мороковых стали для частной комиссии Морваи "Мегаморв-Петефи", в которой Алексей Тиваненко значился главным исследователем, «теоретическим» "основанием" для последующих совместных действий в Баргузине. Взятые за основу эти записи повлекли за собой события, эхо которых не умолкает и сегодня. То, что господин Морваи «зацепился» за сведения, предоставленные А.В. Тиваненко, нисколько не удивляет. Ему был нужен результат. О чём промолчал И.Кисели… Поэтому началась форсироваться идея раскопок, опять же финансируемая предпринимателем. Она была встречена в республике неоднозначно. Противниками такого поворота выступили Министерство культуры республики, производственная группа по охране памятников истории и культуры Минкульта Бурятии, местное отделение Всероссийского общества охраны памятников. Они разделяли и поддерживали точку зрения краеведа Э. Дёмина: проводить раскопки на историческом кладбище, опираясь на фольклорные источники и воспоминания старожилов, не только преждевременно, но и вредно, поскольку территория кладбища для проведения каких-либо археологических изысканий требует серьёзной научной аргументации и соблюдения действующего законодательства. А научных оснований у инициаторов раскопок не было. Кроме того, на кладбище существовали охранные зоны памятников, находящихся под охраной государства, их по существующему законодательству нарушать не полагалось. Однако руководителя экспедиции эти доводы абсолютно не устраивали. Обманом, (утверждая, что на баргузинском кладбище существует зона захоронения венгерских военнопленных, которой в действительности никогда не было), господин Морваи добился разрешения на раскопки в главном управлении по охране памятников. Причём, для него это было соблюдением простой формальности, так как к работе на кладбище приступили, не дожидаясь официальной бумаги из Москвы, поверив на слово, что разрешение есть и вот-вот прибудет в Баргузин. Когда разрешение пришло с указанием ограничения зоны раскопок, его содержание уже никого не волновало. Экспедиция буквально пропахала всё кладбище, не обращая внимания ни на какие «охранные зоны», вскрыв таким образом более тридцати могил. В одной из них, имевшей двойное захоронение, и был обнаружен скелет, завёрнутый в подобие савана, который тут же, на краю могилы, был торжественно объявлен «останками Шандора Петефи». Под актом этой, так называемой, идентификации поставили подписи несколько антропологов, в том числе венгерский антрополог И. Кисели, осуществлявший в этой экспедиции роль главного научного эксперта. Ни его, ни других участников этого действа (не знавших русского языка и представления не имевших о местной истории) не смутило то, что столь категорическое утверждение, мягко говоря, довольно спорно. Вообще-то, истины ради в документ стоило хотя бы ввести фразу «предположительно останки Шандора Петефи». Если другие участники экспедиции были просто не осведомлены о том, как делаются выводы при археологических и антропологических исследованиях, то венгерский учёный не мог этого не знать. Но он подписал довольно сомнительный документ и позже, на пресс-конференции в Бурятском научном центре не только поддержал выводы, озвученные Ф. Морваи, но и назвал несколько признаков скелета, которые соответствовали физиологическим признакам поэта. О том, что у любого из присутствующих может иметься ровно столько же признаков, а то и больше, сходных с физиологическими особенностями Шандора Петефи, учёный промолчал. Надежды «юношей» питали… Детали истории, как готовилось и состоялось «открытие» в Баргузине, мне хорошо известны потому, что в восьмидесятые годы на бурятском государственном телевидении существовала специальная программа, посвященная проблемам сохранения историко-культурного наследия республики, которую мы создавали в соавторстве с краеведом Эдуардом Дёминым, являвшимся ещё и ведущим программы «Ваше мнение?». Поэтому, с самого начала программа взяла на себя информационное обеспечение по рассматриваемой теме и почти в каждом выпуске давала репортажи о ходе поиска. Мы не могли не разделить точку зрения своего ведущего о преждевременном характере подобных раскопок. Настораживал и стиль поведения венгерского предпринимателя, не пожелавшего дождаться документальных подтверждений пленения венгерского поэта и этапирования его в Сибирь и, тем более, в Баргузин. Мы понимали, что при существовавшей в дореволюционной России жесткой бюрократической системе, особенно, в отслеживании тех лиц, которых относили к противникам режима, поэт (если обратиться к версии Швигеля и другим) просто не мог остаться практически невидимым для вездесущего ока царской жандармерии, и хоть какой-то след его в качестве Петефи или Петровича всё равно остался бы в архивных источниках. Мы видели и явное потворство действиям венгерского гостя со стороны высоких сановников из правительственных кабинетов. К примеру, начало раскопок до прихода официального разрешения, и вскрытие огромного количества могил на старинном погосте, и отсутствие сомнений, чьи останки были на нём извлечены. Это подтверждают акты принятия останков, переданных экспедицией сначала в правительство республики, а затем в Бурятский научный центр. В них также категорически утверждается, что это останки именно Шандора Петефи. Подобная лояльность вполне объяснима. В «дружбе» с Ф. Морваи тогдашние чиновники были заинтересованы, потому что, скорее всего, рассчитывали на сотрудничество в экономической сфере. Репутация у фирмы «Мегаморв» была деловая, и, очевидно, можно было надеяться, что по сходной цене с её помощью можно будет решить проблемы с теплообеспечением некоторых объектов, а также использовать котлы «Мегаморв» и для других целей. Республике тоже было что предложить господину Морваи. Конечно, лес, и тоже на взаимовыгодных условиях. Но развития, на которое рассчитывала принимающая сторона, почему-то это взаимосотрудничество не получило. Более того, господин Морваи остался недоволен тем, как развивается это сотрудничество. В мае 1992 года он обратился в Верховный суд Бурятии, тобы взыскать с предприятия, заключившего с ним договор, была взыскана неустойка в в размере 530.930 американских долларов или 2310 кубометров хвойного пиломатериала.Но иск эот был отклонён. Без вины виноватые Именно на время надежд о взаимовыгодном сотрудничестве приходится создание советско-венгерской академической комиссии, по распоряжению председателя Совета Министров СССР Н.И. Рыжкова. Работа комиссии началась в январе 1990 года, в её работе приняли участие видные авторитеты в исторической науке, в том числе и ведущие антропологи обеих стран. С советской стороны сопредседателем комиссии был назначен известный антрополог, директор Института археологии АН СССР, академик В.П. Алексеев. С венгерской – профессор Ласло Харшани, тоже не менее авторитетный и уважаемый в научных кругах учёный. В возглавляемой ими комиссии были и другие видные учёные: член-корреспондент АМН СССР, директор института судебной медицины А.П. Громов; доктор исторических наук ЛО института этнографии СССР И.И. Гохман и др. Прежде всего, комиссия исследовала исторические основания, доводы, возможно, говорящие в пользу пребывания Петефи в Сибири. Проработав полученный материал, онп сочла их неубедительными. Замечу, что здесь выступал с результатами своих историко-краеведческих разысканий, однозначно не подтвердившими возможность пребывания Ш. Петефи в Баргузинской долине, и член этой комиссии Э.В. Демин. Дальнейшая работа комиссии даже более чем подтвердила выводы предыдущей дискуссии. Скелет был признан женским и имел ряд характерных особенностей, свидетельствующих о том, что женщина эта находилась на ранней стадии беременности. Среди выступавших с анализом осанков был и крупнейший советский краниолог (специалист по черепам), один из учеников знаменитого Герасимова Виктор Звягин, воссоздавший по останкам образы Ярослава Мудрого, Андрея Боголюбского, царей Ивана Грозного и Фёдора Иоанновича, героя "Слова о полку Игореве" Буй Тура Всеволода и принимавший участие в известной экспертизе царских останков. Позже, в подробном интервью "Комсомольской правде" (1999 г., 16 янв.) Звягин, в том числе, скажет: "В начале 90-х нам дали правительственное задание определить подлинность останков великого венгерского поэта Шандора Петефи. (...). Они оказались фальсификацией"... Однако исследования останков не закончилась. Фрагменты скелета венгерские учёные увезли на родину и там продолжили работу. Параллельно с ними продолжалось исследование и в Москве. Эта параллельная работа также подтвердила ранее вынесенный вердикт. Я делаю акцент на фамилиях, регалиях и заслугах названных советских учёных потому, что по возвращении в республику группа поддержки Ф. Морваи сделала всё возможное, чтобы представить заключение советско-венгерской государственной комиссии как идеологически ангажированное, а, значит, и не заслуживающее доверия. Таким образом, по сути, была брошена тень на репутацию учёных, имеющих безусловно высокий авторитет и знания в представляемой ими области науки. Причём, людьми, подобными знаниями не обладающими. Ольга Кожевникова, газета "Пятница". _________________________ В присоединенном файле - переведенное с венгерского языка заявление Венгерской академии наук (с сайта академии http://mta.hu/tudomany_hirei/tovabbra-sincs-bizonyitek-az-allitolagos-petofi-csontokra-136069/), что Шанхайская экспертиза не опровергла вывод: скелет принадлежал женщине. Выводы по Шанхайской экспертизе.docx Заключение комитета пиетета.docx
